Странные они. Капюшонов с голов не снимают, ровно монахи-францисканцы. Лиц не разглядеть. Руки в длинные рукава прячут. Накидки до самой земли, так что и ног не узреть. Вроде кривые какие-то да маленькие, ниже среднего мужчины, с высоты телеги разве поймешь?
Он поерзал, пытаясь найти более удобное положение. Бесполезно — страдания и боль окружали его, текли, омывали, словно вода в реке. Оставалось только терпеть и сожалеть о том, что сознание вернулось к нему слишком рано. Впрочем, терзания его продолжились недолго.
Вечер еще не наступил, а телеги выехали из леса и почти тут же вкатились в обезьянское городище через высокий стрельчатый проем в городской стене. Камень вокруг ворот был сплошь испещрен цветочными орнаментами и обезьяньими ликами. Время не пожалело многие изображения, но те, что остались, отличались невиданной доселе красотой и точностью. Ворота же были новые. Криво сколоченные из рассохшихся досок и навешенные на кованые петли, варварски прибитые к белокаменной стене огромными гвоздями. Полуразрушенные башни, укрепленные железными и веревочными стяжками, чтоб кладка не поехала под весом надстроенных бревенчатых наверший. За кожаными щитами, повешенными скорее для красоты, чем для прикрытия от неприятельских стрел, виднелись морщинистые лица городских стражников. В волосатых руках они сжимали толстые копья с посаженными на древки длинными зазубренными наконечниками — отличной ковки, отметил опытный глаз кузнеца.
Прибывавшую колонну они встретили улюлюканьем и гортанными выкриками на незнакомом купцу языке. Но никто из них даже не спустился с башен посмотреть, что привезли в деревянных клетках. Наверное, такое зрелище было им не в диковинку.
Миновав ворота, телеги вкатились в узкие городские улочки.
Поселение являло собой причудливый сплав невероятной древности и новодела. Наполовину разрушенные стены старинных храмов были надстроены и покрыты деревянными крышами. На фундаментах домов старой постройки с причудливой резьбой и огромными камнями в основании были возведены новые, легкие хижины из бамбука и тростника. Поверх дыр и провалов в каменных террасах с выщербленными временем перилами лежали дощатые настилы. Досками была застелена и городская площадь. Видать, слишком многие камни были вывернуты из мостовой и ходить по ней было просто опасно. Повсюду виднелись лестницы, веревки и просто высушенные лианы, по которым с невероятной ловкостью карабкались местные жители. Все больше маленькие, покрытые волосами и носившие минимум одежды. Наглухо опутанные тропической растительностью скульптуры грустно смотрели с портиков древних храмов на караван клеток. Афанасий разделял их грусть. Ничего хорошего ждать от этого места ему не стоило.
В порядке содержались только статуи обезьяньего бога. Явно древние, но тщательно очищенные от растительности и мха, вымытые щетками и отполированные, они словно подчеркивали картину всеобщего архитектурного запустения. Каменный Хануман был вытесан из гранита и песчаника. Изображен в доспехах и исподнем. Пригнувшийся, он закрывал голову огромной палкой. А то — распростертый, будто в полете, с раскинутыми в стороны руками и обвивающий себя хвостом. Веселый и грустный. Большой и маленький. Хануман. Хануман. Хануман…
Под взорами каменных изваяний процессия миновала главную, судя по размерам, городскую площадь и остановилась на другой, чуть поменьше. Большинство людей в балахонах как-то незаметно исчезли. Те, кто тащил телегу Афанасия, выпряглись из упряжи и, опустив оглобли на землю, тоже пропали. Пол наклонился, купца бросило вперед. Руки вывернулись в суставах. Он заскрипел зубами. Надо ж так, кроме казни крестной еще и дыба.[65]
Впрочем, на этом его мучения закончились. Другие люди, повыше и покрепче тех, кто тащил его в город, окружили телегу. Взялись за оглобли могучими волосатыми руками и повезли, оставив другие клетки на месте. Афанасий медленно проплыл мимо огороженных тростниковыми изгородями участков вытоптанной земли, на которых голые детишки, соблюдая некое подобие строя, прыгали и махали руками и ногами, явно подражая обезьяньим движениям. Возраста они были разного, а роста и силы — примерно одинаковой. Некоторые из них были обычные на вид, иные до глаз заросли бурой шерстью. Надзирал за ними взрослый мускулистый мужчина с оттопыренными ушами. В руках он держал длинный шест, которым то и дело бил мальчиков по рукам и ногам, добиваясь правильной стойки.
Затем Афанасий увидел большой навес, под которым стояло около дюжины разнокалиберных пушек. Тут же лежали пороховые заряды, каменные ядра и мешочки с картечью. Вокруг пушек суетились люди в балахонах, сбивая окалину и подправляя лафеты. Чистили щетками стволы.
Дальше почитай на полверсты тянулись крытые склады корзин и тюков. Дородный обезьянец важно вышагивал меж рядов, отдавая распоряжения двум писарям. Те что-то строчили заточенными палочками, поминутно заглядывая друг другу в свитки.
Дальше был скотный двор. В загонах блеяли овцы, кудахтали куры. Несколько коров без привязи паслись на небольшой поляне. Видимо, и тут их считали священными.
За двором начинались фруктовые сады. Густо увешанные неизвестными плодами ветки клонились до самой земли. Навстречу им тянулись снизу кусты с неведомыми ягодами, а еще ниже расположились грядки с разнообразными овощами. Похоже, сады не только обеспечивали местных жителей едой, но и отделяли хозяйственную часть от загородного дворца местного правителя.
Дворец стоял на островке посреди небольшого озера. С берега к главным воротам можно было добраться по горбатому мосту, который охраняли с обоих концов дюжие стражники с длинными копьями. Каменные стены, в иных местах грубо залатанные обмазанными глиной досками, вырастали почти из самой воды. На узкой полоске суши толком не смогли б развернуться и два человека, не говоря уж о том, чтоб подтащить и установить штурмовую лестницу. Древние мастера явно знали толк в строительстве крепостей.
На караульных башенках, далеко вынесенных над скосом стен, тоже маячили стражники с копьями. А может, и с луками, купцу из клетки было не разглядеть, а судя по курящемуся над стенами дымку жаровен для запала фитилей, похоже, и с ручными пушками. Сказывал Мехмет, что уже придумали и такие.
Возницы втащили телегу на мост. Закряхтели, стараясь удержаться босыми пятками на гладких камнях, когда она покатилась под гору, и относительно мягко притормозили около ворот.
Вблизи оказалось, что ворота не деревянные, как виделось с моста, а медные, с выпуклым рисунком. Только не чищены давно и оттого сплошь покрыты зеленым налетом.
Скрипнув несмазанными петлями, створки распахнулись. Телегу с пленником вкатили в чистый, будто вылизанный, двор. Старые камни были тусклые, словно присыпанные пылью, а новые сверкали свежеотесанными боками. Подвезли к широкому белокаменному крыльцу, которое стерегли две статуи со стершимися лицами и обломанными пальцами на вытянутых кверху руках. Сам дворец было из клетки не обозреть как следует, но особого впечатления он не производил — что-то вроде загородного дома правителя средней руки.
Парадные двери отворились. На верхнюю площадку крыльца вывалилась толпа вельмож в ярких одеждах. Они будто специально вырядились как павлины, чтоб отличаться от основной массы народа, прикрывающего срам серыми рубищами или бурой шерстью.
Среди вельмож выделялась одна темная фигура, державшаяся наособицу. Фигура эта легко сбежала вниз по ступенькам, приблизилась. Афанасий разглядел поджарого мужчину с копной иссиня-черных волос за плечами. Бородка клинышком, тщательно ухоженная и намазанная благоухающим маслом. В левом ухе — массивная золотая серьга с крупным самоцветным камнем. Кожаный кафтан до колен, совсем не по погоде. Голые волосатые ноги обуты в блестящие сапожки, кожаные же. На широкой перевязи через плечо болтался тонкий меч.
Мужчина подошел к клетке. Заглянул. Отошел. Удовлетворенно кивнул и заливисто рассмеялся.
Сначала Афанасию показалось, что от боли и ушибов в голове у него помутилось. Он пару раз моргнул, стараясь прогнать морок. Но мужчина не уходил, так и стоял на крыльце, хитро посматривая на него озорными черными глазами.
— Мигель! — взревел купец.
— А я и не сомневался, что это ты, — просто ответил португалец, будто бы и не грабил попутчика. Будто и не сбегал, а просто отошел на минутку и вернулся. — Мне как только доложили, что у лагеря поймали какого-то белокожего, высокого ростом, я так сразу и понял: это ж друг мой Афанасий, сын Микитин.
— Не друг ты мне, гнида. — Купец сплюнул сквозь прутья, стараясь попасть на черный камзол.
