месте убиения князей-братьев. Собор Михаила Архангела, Спасский монастырь, храм Иоанна Богослова, церковь Петра и Павла и, наконец, Успенский собор на Соборной горе, заложенный еще Владимиром Мономахом. В нем хранилась одна из главных святынь православной Руси — византийская икона Богоматери Одигитрии. И за всем этим великолепием приземистые башни кремля.
Почуяв скорый отдых и корм, лошади прибавили ходу, люди взбодрились, над колонной понеслись шутки и смешки. Кто-то из дружинников запел сдержанным, но сильным голосом. Ягайло лишь нахмурился еще больше.
На товарищей — он оглядел спутников — уповать в таком хитром деле нельзя. Не того они поля ягоды, даже Глеб. У самого в голове было пусто и звонко, а под языком противный вкус приближающейся беды. Оставалась, правда, еще надежда, что князь все еще под Можайском вместе со всем своим войском, и это даст ему пару дней на раздумья. Никифор присмотрелся к дороге и словно в ответ на невысказанные мысли витязя заметил:
— Войско недавно шло, похоже.
— Похоже, что шло, только войско ли? — спросил мужика Яромир.
— Конечно, войско, гляди, эвон следы подков-то какие. Не пахотные то кони, боевые. Да и поверху следы от сапог ополченцев, а не лаптей мужицких. Понял, следопыт?
— Ты это, мужик, не забывайся. Я десятник, однако ж.
— Был бы хороший десятник, тебя б на сечу взяли, а не отправили б дальние рубежи охранять в другой стороне от войны, — сварливо ответил Никифор.
— Да ты… Да я… — Яромир не нашелся, что возразить, покраснел, спрыгнул с телеги и пошел сзади, стараясь не глядеть на оставшихся.
— Зря ты его так, Никишка, — вполголоса проговорил Ягайло.
— А чего он?! Десятник, видишь ли? А я, мол, простой мужик, потому и молчи в тряпочку?
— Да ладно, что ты, право, раскипятился так? — оборвал его Ягайло. — Слушай, а куда дружина пойти-то могла?
— Так под Можайск, знамо дело.
— В другой стороне Можайск, — вставил болотный воевода.
— В другой, да. Но с дорогами тут не очень, ежели дождик пройдет, там никак не проехать, крюка надо давать, — солидно ответил Никифор. — А дождь был на днях, нутром чую.
— Так свежие то следы, дня полтора, много два, как оставлены, — пробормотал Ягайло. — После дождя уже. Значит, войско вернулось да снова куда-то отправилось. И куда?
— Куда б ни пошло, кому-то вернуться пришлось. — Никифор ткнул пальцем в следы. — Тут вот, вишь, подковы отпечатались. Внахлест. Только всадники ехали. Да посмотри, как землю вспахали глубоко. Дородные, значит, или в доспехе тяжелом.
— Скоро и узнаем уже, — пробормотал Глеб, глядя на приближающиеся стены и башни кремля.
Обоз миновал засеки,[37] посады, прошел сквозь ворота в невысокой городской стене. Стражники не препятствовали, издали узнавая повозки Василия Ивановича, ближайшего княжьего родственника. Миновав узкие городские улицы, под любопытными взглядами горожан подъехали они к кремлю. Солнце будто и не касалось его белоснежных стен. Окованные бронзой ворота наглухо закрыты, как в осаде. Стражники на зубчатых башнях замерли каменными бабами степными. И только вороны черной ордой реяли над маковкой одноглавой, на византийский манер, колокольни. Точь-в- точь как прошлый раз…
— Что за напасть, наново случилось что? Или так до сих пор Святослав по сыну так скорбит? — вопросил Ягайло, даже не заметив, что делает это вслух.
— Ничего, рассеем сейчас его скорбь, — произнес Глеб, поднимаясь на телеге и прикладывая ладони рупором ко рту.
— Погоди, княжич, присядь, — остановил его Ягайло, в голову которого пришла безумная, но единственно выполнимая идея. — Делился я с тобой опаской своей, что не поверит нам князь, заступится за Юрия. Тогда и нам несдобровать, да и тебе потом это боком выйдет.
— Ну, было, — неуверенно согласился Глеб, и все поняли, что, погруженный в мысли об Олесе, он пропустил слова Ягайлы мимо ушей.
— Так вот, придумал я уловку хитрую, чтоб глаза князю открыть. Но тут и твоя помощь нужна, и дядьки твоего, да, пожалуй, и остальных пленников. Как мыслишь, сможем подговорить их?
— Дядьку сговорю, — задумчиво почесал отросшую щетину Глеб. — Пообещаю, если сделает как велено, отстаивать его буду перед отцом. Не сделает — всю вину на него возложу, да так, что одна ему дорога выйдет — голову на рожон. А он за свою шкуру вишь как трясется.
— Вижу. Что ж, с послом я сам поговорю да с паном Браницким тоже. Думаю, подберу к ним ключи.
— А московский посланец? — спросил Глеб.
— Владимир-то Андреевич? Не, его в телеге крытой оставим, под усиленной охраной. Может, я и на воду дую, но сдается мне, найдет он, какую гадость сделать, если попустить, — ответил Ягайло.
— Понятно, на том порешим. А в чем план твой состоит?
Ягайло подозвал Яромира и вместе с Никифором отправил их колотить в ворота, чтоб открыли, и ругаться со стражей. Сам же поманил поближе воеводу и Глеба и кратко изложил им суть. Те долго хлопали глазами, пожимали плечами, качали головами, но в конце концов признали, что ничего лучше все равно нет, и согласились.
Тем временем посланцы договорились со стражей, крепкими злыми словами объяснив им, кого те не пущают. За воротами заскрипел поднимаемый брус. Бронзовые створки распахнулись, и обоз въехал в княжий двор. Свернул к коновязи и остановился. Ягайло спрыгнул с крыльца, уловил за ухо босоного мальчонку, сына конюшего:
— Стой, пострел. Что князь, не в городе?
— Как не в городе, очень даже в городе, — затараторил мальчонка. — Дядя, ты ухо отпусти. Больно.
— Отпущу, когда надо будет. Сначала найди отца своего, пусть о лошадях позаботится, а потом беги в палаты княжьи, найди кого поважнее да передай ему, что витязь Ягайло вернулся. Пусть самому Святославу Ивановичу доложит без промедления. Уразумел?
— Уразумел. А один, доложить, вернулся или как? — хитро прищурился паренек, глядя, как соскакивают с телеги соратники воина, как вытаскивают из крытого возка злых обездвиженных пленников.
— Один. Ну… Со свитой!
— Копеечка, — хитро прищурившись, сказал парень.
— Что копеечка? — не понял витязь.
— Дай копеечку, и я все обскажу как надо, а не дашь, так и лишнего сболтнуть могу… — Он прищурился еще хитрее.
— Ну дети пошли, — пробормотал Ягайло, одной рукой продолжая держать мальчонку почти на весу, а другой роясь в кошеле. — На вот грош краковский,[38] он подороже копейки будет.
Мальчонка кивком выдернул ухо из крепких пальцев Ягайлы, спробовал монетку на зуб, хотя та вовсе и не золотой была, и умчался, сверкая босыми пятками. Сделает? Нет? Да ладно, теперь уж не важно. Витязь подошел к пленникам, отвел их в сторону и поведал о своих планах, подкрепляя слова рубящими движениями ладони. Краем глаза он наблюдал, как что-то внушает своему дяде Глеб. Как он и ожидал, ордынец и поляк легко согласились на его предложение, тем более, что все иные варианты грозили не чем- нибудь, а лишением живота. Согласился и Иван. Теперь оставалось только перекреститься, вдохнуть в грудь побольше прохладного к вечеру воздуха да ступать в княжьи палаты.
Стражники с бердышами, караулящие вход в княжий терем, без слов посторонились, пропуская витязя. Он толкнул тяжелую дверь, звякнув бармицей, снял шлем, положив его на изгиб локтя, и, миновав еще пару стражников, дюжих молодцев с короткими топориками на плечах, вошел в большой зал. На этот раз князь был там. Усталый, с землистым лицом и залегшими под глазами темными кругами, он восседал на своем троне. Поднял на витязя мутноватые глаза и кивнул, будто узнавая. У Ягайлы защемило сердце от
