Эскадра прибыла на континент.
Глава восьмая
Адмирал появился из кормовой надстройки в полном боевом обмундировании, прошел на нос и оглядел берег в короткую подзорную трубу. Подозвав Эскаланте, он наклонился, звякнув полями своего мариона о его шлем, и зашептал что-то на ухо. Тот кивнул, дал знак нескольким вахтенным следовать за собой и повел их к крюйт-камере.
Кортес обернулся к столпившимся на палубе солдатам, матросам и рабам, легко вспрыгнул на услужливо подставленный кем-то бочонок, утвердился на нем литой статуей, отер рукавом пот со лба, выдержал театральную паузу и заговорил:
– Соратники, братья во Христе, подданные его величества мудрейшего короля Карла! Мы стоим на пороге страны, которая гораздо богаче и обширнее всех земель, известных европейцам. Великолепная награда ожидает каждого, кто проявит бесстрашие в бою. Будьте верны, и я сделаю вас обладателями сокровищ, какие и во сне не грезились испанцам! – Он посмотрел на священников, державшихся особняком. – Долг христианина – привести язычников к истинной вере. Так давайте же встанем на этот путь и пойдем по нему до конца!
– Пойдем, пойдем! – рявкнула в ответ сотня луженых глоток.
– Тогда по лодкам! – Кортес взмахнул рукой.
Солдаты, поправляя застежки ремешков, позвякивая мечами, двинулись к бортам. Около трапов их ждали Эскаланте и Альварадо с несколькими матросами, доверху нагруженными оружием. Каждому проходящему они выдавали аркебузы с бандольерами на двенадцать зарядов либо арбалеты и колчаны с толстыми болтами. Несколько человек взяли длинные копья с листообразными наконечниками. Кто-то сбросил в шлюпку связку белых фитилей, пропитанных скипидаром. Защелкали кресала, разводя огонь в специальных горшках.
– Мы встретимся с индейцами, – возвышаясь над солдатами, исчезающими за бортом, напутствовал Кортес. – И мы будем к ним добры. Мы обменяем у них золото на бусы и зеркала, как делали те, кто приходил до нас. А потом мы будем разубеждать их в заблуждениях. – Кортес кивнул священникам, все так же стоящим отдельной группкой и сжимающим в руках большие сумки, доверху наполненные карманными Библиями и миниатюрными распятиями.
К Библиям индейцы относились довольно прохладно, а вот распятия почему-то очень ценили и с удовольствием преклоняли перед ними колени.
– Дядька Мирослав, а зачем им самострелы-то, если всем аркебузы дать можно?
– Всем дорого выйдет. А видел, какие у индейцев доспехи? Вата стеганая. Их арбалетным болтом издали насквозь пробить можно. Да и пороху самострел не требует, и легче он, чем самопал. С аркебузой-то только кинжал и унесешь, ну шпажку короткую. Двенадцать зарядов отстрелял и хоть зубами врага грызи. А арбалет легкий, с ним меч не в тягость. Болты можно подбирать и снова стрелять.
– А тетива в такой сырости не растреплется?
– Может растрепаться, сгнить может, но где ты совершенное оружие видел?
– Тоже верно. Ну что, пойдем в лодку?
– Не пойдем.
– Как так? – оторопел Ромка.
– А так, – спокойно ответил Мирослав. – Кто знает, как их индейцы встретят, хлебом-солью или стрелой промеж глаз.
– Но Грихальва писал, что они…
– Помню, – оборвал его Мирослав. – Но мы не пойдем.
Ромка взглянул в спокойные льдистые глаза воина и понял, что перечить бесполезно. Ему оставалось только смотреть, как отходят от кораблей лодки, наполненные беспокойными солдатами.
Выше по течению река делала небольшой поворот, и вскоре корма последней лодки скрылась за ним. Ромка зыркнул на мнимого слугу и отправился на корму полировать задом уже осточертевший табурет. Не успел он толком присесть и плеснуть себе теплой воды из кувшина, который никто не додумался убрать с солнцепека, как на носу раздались крики. Он вскочил и со всех ног бросился обратно.
Едва успев затормозить около бушприта, он с удивлением уставился на реку. Юноша не верил своим глазам. Лодки возвращались. Одна за другой появлялись они из-за поворота и, обходя толстые мангровые стволы, двигались к кораблям. Солдаты с мрачными лицами нервно озирались по сторонам, поводя заряженными арбалетами. Гребцы налегали на весла.
Наконец нос одной лодки ткнулся в крутой бок каравеллы. Эскаланте первым взобрался по веревочному трапу.
Опустив плечи и пряча глаза, он подошел к мрачно взирающему на него Кортесу и тусклым голосом доложил:
– Пристать к берегу нет никакой возможности. За каждым кустом по индейцу, все в боевой раскраске, в доспехах. Вооружены. При попытке пристать к берегу машут копьями, кричат, грозят убить.
С каждым словом Кортес мрачнел.
– Можно? – робко вставил слово де Агильяр. – Кажется, я знаю, в чем причина такого отношения.
Кортес обернулся к нему и кивнул, поощряя.
– Я не очень понимаю местный диалект, но они кричали: «Если высадитесь, всех перебьем!»
– Это ясно и без слов, – заметил де Эскаланте.
Кортес сделал успокаивающий жест и кивком велел де Агильяру продолжать.
– Один из вождей кричал, что остальные племена глубоко возмущены дружелюбным приемом, который был оказан в этих местах Грихальве. Жители Табаско заслужили репутацию изменников и корыстолюбцев. Перед богами и людьми они поклялись искупить свой позор. Если белолицые появятся снова, то они готовы встретить их так, как надлежит встречать завоевателей.
– Вот, значит, как! – проговорил Кортес сквозь стиснутые зубы. – Ну ладно! Альварадо! – Кортес достал из-за раструба перчатки карту Грихальвы. – Вот тут обозначена дорога за тем холмом. – Он указал пальцем на берег. – Спустите с кораблей десяток лошадей и всадников и отправляйтесь вот сюда. – Он ткнул пальцем в какую-то точку, чуть не прорвав пергамент. – Когда услышите выстрелы с реки, идите на звук в боевом порядке, только заходите по берегу от устья, чтоб под свой огонь не попасть. Задача ясна?
– Так точно!
– Тогда действуйте. У вас есть полчаса.
Молодой офицер щелкнул пальцами по полям шлема и бросился к борту, на ходу раздавая приказы.
– Дон Рамон! – Кортес обернулся к Ромке. – Пойдете со мной вторым офицером. А вы останетесь. – Он ткнул пальцем в блестящий нагрудник Эскаланте, тоже повернувшегося было к лодкам. – Трусы мне не нужны.
На выдубленных солнцем и ветром щеках старого вояки проступили красные пятна, рука потянулась к рукояти меча, но он сдержался, снял с седеющей головы каскетку и поплелся к кормовой надстройке. Команда проводила его взглядом, в котором в равных долях смешались жалость и презрение.
– А мы помолимся. Падре, прочтите подобающую случаю молитву, – обратился адмирал к Бартоломео де Ольмедо.
Священник важно кивнул, достал из складок сутаны требник, задумчиво полистал засаленные страницы, распрямил плечи, выпятил живот и склонил голову. Все стоящие на палубе, даже рабы-язычники, стянули головные уборы, опустились на колени и замерли, устремив взгляды внутрь своего сердца, отыскивая там огонек силы и доблести. Над волнами, над золотыми песками, над лесом полетел латинский распев.
Ромка тоже снял с головы легкий кожаный шлем, найденный для него в оружейных запасах, пристроил его на сгибе руки и сделал благочестивое лицо. Ему не было близко католичество. Православным он себя тоже не считал, но твердо помнил урок князя Андрея – если не хочешь нажить смертельного врага, уважай то, во что он верит.
Молитва кончилась. Солдаты с просветленными и решительными лицами расходились по лодкам, остающиеся хлопали их по плечам, пожимали руки и смотрели в глаза. Наконец все расселись и караван двинулся навстречу мутному течению реки.
Бартоломе де Ольмедо устроился на носу головной шлюпки, прямо перед Кортесом, с большим латунным крестом в тонких руках. За спиной адмирала сидел Агильяр в индейских латах поверх сутаны. Ромку
