Семнадцать каменных ангелов

– Вы очень наблюдательны.

– В моей профессии нельзя не быть наблюдательным. Наблюдай, собирай информацию. В этом разница между теми, кто гниет в могиле, и теми, кто дышит свободным воздухом. В этом – и в везении. Но теперь вы заинтересовали меня этим гринго, которого замочили. Что он делал в Буэнос-Айресе? Зачем кому-то понадобилось его мочить?

– Он был писателем, собирал материал для новой книги. Очень может быть, что сам, того не зная, вляпался в какую-то историю.

– Несомненно. – Он презрительно прищелкнул языком. – Boludo! Дурак! – Он покачал головой, потом вздохнул. – Видите, Афина, это я спрашиваю вас. Простите, что отнял у вас время.

Она почувствовала, что он пытается ускользнуть от нее:

– Ну что вы. Все в порядке. Но вы сказали, что знаете Мигеля Фортунато по его репутации. А какая у него репутация?

Качо повел плечами и ответил не сразу:

– К палачам его не относят. В маленьких спектаклях, якобы заканчивающихся перестрелкой, в которой muchacho между делом шлепают, замечен не был. Он неплохой человек. Не стоит забывать, конечно, что он полицейский.

Она подумала, как бы поделикатнее спросить:

– Он… он договаривается с людьми?

– Chica! Ведь он комиссар!

– То есть? Что это значит?

По его взгляду она поняла, что для него ответ на такой глупый вопрос будет просто сотрясением воздуха.

– Я вот что скажу вам: расследование вести он умеет. И прекрасно знает свой район.

Его слова она восприняла как санкцию на сотрудничество с Фортунато, и это подняло дух. Просто, может быть, ему приходилось идти на маленькие компромиссы, чтобы дорасти до своего поста. Может быть, не было иного пути.

Перед ней, скрестив ноги и положив подбородок на руки, сидел и смотрел на нее преступник. Она понимала, какой экзотической должна казаться ему встреча с ней, во всяком случае не менее экзотической, чем была для нее. Ей никогда раньше не приходилось встречаться с революционером, или террористом, как их называли в то время.

– Рикардо говорил, что вы знаете друг друга с семидесятых. – Она остановилась, потом как бы подсказала: – Ну, что вы оба были в Ejercito Revolucionario del Pueblo.

Вопрос явно не обрадовал его, и он сердито посмотрел на нее:

– Да. Мы, а с нами еще шесть сотен дураков против сил безопасности в четыреста тысяч человек. В среднем нам было года по двадцать три.

Она представила, как несколько сотен юнцов бросили вызов целому государству, и ей стало дурно, потому что она по себе понимала всю безнадежность такого шага, но вместе с тем не могла не испытывать своего рода благоговения перед сидевшим напротив человеком, как будто он олицетворял что-то безмерно глубокое и таинственное.

– Как вы могли взяться за такое… такое невозможное дело?

– Отчего же? Че победил! Кастро победил! – Но тут же возбужденный отрывистый местный говор сгладился, сменившись более философским повествовательным тоном. – Дело не в количестве. Все дело в том, как смотришь на вещи. Ты же авангард Революции, святой освободительной борьбы за Народ. Ты на стороне Добра. Справедливости. Исторической судьбы. – Он передернул плечами. – И тому подобных глупостей. – И с горечью продолжил: – Я вам, Professora, расскажу, как это было. Попробуйте использовать это в своих лекциях. Наш лидер, Сантучо, до того презирал статистику, что утратил связь с реальностью. В его представлении мы должны были победить, потому что у нас железная воля. Победа или смерть за Аргентину – вот был наш лозунг. Он воображал, что массы как один встанут поддерживать нас, что наши шесть сотен рекрутов – только начало шестидесяти тысяч. Это были мечтания. Но тем временем наших сторонников пытали, наших близких убивали, и кончилось тем, что не мы их, а они нас загнали в угол – просто у них была лучше поставлена разведка. Нас зажали в стальное кольцо, и Сантучо был не в силах разорвать его своим трансцендентным мышлением.

Она отвлеклась от видений печального прошлого и посмотрела на штабель краденых видеокамер.

– Среди нас было слишком много любителей, знаете, есть такие типы с трясущимися руками и скудным мышлением. Из-за таких и гибнут люди. Они начинают митинг, когда на него не собрать сторонников, или подъезжают к явочной квартире, когда по всему кварталу рыщут полицейские в штатском или milicos.[59] И начинают гибнуть твои друзья. Гибнет Клара, гибнет Луис, гибнет Буффало. Одного захватили в доме его матери, другого убили в перестрелке, третий просто погиб. И ничего не известно, где и как, просто их не стало, вот и все. – Как загипнотизированный, он перечислял все новые и новые имена и не мог остановиться: – Гибнет Клаудио. Гибнет Карлос. Гибнет Элена. Гибнет Билл. Гибнет Марио. Гибнут Родольфо, Оскар и Хуана, El Pibe Loco[60] Сандра и Сильвия, Мауро и Нестор. Гибнут все. Все до одного. – Он заговорил резко, с обидой: – Но Рикардо не гибнет. Потому что он за границей. Потому что Рикардо удрал в Мексику.

Он умолк, и Афина почувствовала, что он мысленно унесся на двадцать пять лет назад, где остались давно умершие люди, чьи неразличимые теперь мертвые лица с надеждой взирали на него. А он, опытнейший профессионал-партизан, потерял ориентир и переживает полное падение. Она вспомнила, как Рикардо сказал, что некоторые из переживших те страшные времена остались верны себе, другие сломались. Ее последний вопрос был настолько неловким и неделикатным, что она не решалась прямо задать его.

– Так, значит, вы оставили революцию?

Он сердито посмотрел на нее:

– Вы что, не слышали, что я говорил? Я что, отправился в эмиграцию? – Он выпрямился. – В семьдесят пятом году, когда Сантучо убили и весь тот курятник разлетелся по Мексикам и Швейцариям, я и не подумал бежать с места, я остался в Аргентине! Я не переставал нападать на банки и комиссариаты, пока, кроме меня, не осталось ни одного бойца. – Он почти брызгал слюной. – Я никогда не предавал революцию! Это она предала меня! – Он взял себя в руки и снова заговорил твердо и с явным презрением в голосе: – Я преступник! Таково мое политическое заявление! Скажите об этом Рикардо! Я верой и правдой служил La Revolución. Я свершил правосудие над худшим из их hijo de puta, над убийцей, на чьих руках была кровь десятков, сотен людей. И я это сделал! А вы? Не можете даже найти убийцу одного! Только прославляете этих угнетателей в своих умных отчетах!

– Как же понять ваше политическое заявление, вы же сотрудничаете с полицией, которая охотилась за вашими друзьями двадцать лет назад?

От неожиданного упрека он опешил, потом лицо у него исказилось бешеной яростью.

– Кто вы такая, что приезжаете сюда и задаете подобные вопросы? Вы рассуждаете о вопросах жизни и смерти так, будто вы имеете право судить меня! Не думайте, что ваш паспорт защитит вас здесь! Эту ошибку совершил ваш друг Уотербери!

Она поборола страх и решилась задать вопрос:

– Что вы знаете об Уотербери?

Несколько секунд он не мигая смотрел на нее, потом пренебрежительно присвистнул:

– Ну и смелая же вы баба! – Он отвел от нее глаза и мгновенно переменился, стал холодным и безразличным. Затем встал. – Рикардо прислал вас, я выполнил его просьбу. А теперь у меня дела. – Он проводил ее до двери. – Подождите у киоска на углу. Я вызову такси. И никому ни слова обо мне.

Когда они вышли за дверь, она повернулась к нему и протянула руку. Он был похож на кусок обсидиана, такой же черной глубины и загадочности.