почтительная робость произвела впечатление. Часов в десять утра Шань Фен постучал в дверь и зашел в комнату хозяина дома.
Темная прихожая, где нежданного гостя приняли в первый день, оказалась пустой. Молодой человек тихо миновал ее и подошел к алькову с кроватью под балдахином. Дитрих еще спал. Какое-то время китаец постоял в нерешительности: вряд ли хозяин будет рад, если его разбудит незваный чужак. И только он, пожалев о своем порыве, повернулся и собрался выйти, как отворилась боковая дверь и в комнату вошла красивая блондинка с чуть припухшим со сна лицом. Увидев китайца, женщина закричала, но слов Шань Фен не разобрал. Сзади раздался смех: сев на постели, Хофштадтер от души забавлялся сценой, и в глазах его в этот раз не стояла сонная муть. Все еще попискивая, красотка посильнее запахнула халат:
— Я возвращалась из ванной и вдруг… вижу перед собой это животное!
Напустив на себя важный вид, Хофштадтер ответил полушутя-полусерьезно:
— Юта, следи за собой и не говори в таком тоне о моем личном камердинере. Он человек восточный, но хорошо говорит по-немецки. К тому же парень очень обидчив.
Дитрих снова засмеялся и скрестил руки на затылке:
— Иди, Шань Фен, потом побеседуем.
Они и вправду пообщались, но китайцу разговор не понравился. Сын считал отца не более чем полупомешанным стариком, одержимым бредовыми идеями, из-за которых тот и бросил семью. Мать от такого потрясения умерла, а у Дитриха со временем появилось ироническое и лишенное иллюзий отношение ко всему на свете. Немец верил только в то, что касалось непосредственно его личного удовольствия. У китайца такой стиль жизни вызывал отвращение и в то же время притягивал: раньше ему ни разу не попадались люди, занятые только собой. Это был вызов. Хофштадтер хотел сделать из Шань Фена дворецкого, видимо заменив старого Густава, который уже не мог бегать по первому требованию. Домоправителя такой поворот событий явно ошарашил, но не огорчил, поскольку от такого человека, как хозяин, можно ждать чего угодно.
Снимая вечером сапоги в комнате для прислуги, Шань Фен улыбнулся про себя и подумал, что, несмотря на коммунизм и все такое прочее, он как был, так и остался всего лишь кули,[112] обычным восточным слугой.
С тех пор прошло два месяца, а китайцу так и не удалось понять личность хозяина. Хофштадтер тратил уйму времени на скучные светские ритуалы, партии в вист со знатными дамами и высокими военными чинами, на вечеринки и свидания с девицами, которых он регулярно менял. Но в конце концов Дитрих заинтересовался дневниками и записками отца, занялся их изучением и пару раз забрасывал нового дворецкого вопросами о деятельности старого ученого. Шань Фен не всегда мог дать исчерпывающий ответ, но сына профессора это не особенно беспокоило.
Порой у китайца возникало ощущение, что Дитрих над ним подтрунивает, как и над всеми остальными. Пару недель назад они отправились в Травемюнд, пригород Любека, расположенный около Балтийского моря. Шань Фен никак не мог взять в толк, какое удовольствие белокожие люди в нелепых пляжных костюмах получали, барахтаясь в ледяной воде. И еще считали, что это полезно для здоровья! От одного взгляда на них молодого человека бил озноб, но в купальню он все же пошел: ему хотелось посмотреть на забавное зрелище. Графиня фон Растембург, тетушка последней пассии Хофштадтера, бесцветной девицы с томными манерами, заметила, как китаец с интересом разглядывает плавающих друзей хозяина. Позже, когда молодой человек обносил напитками гостей, расположившихся на террасе гостиничного номера люкс, старая дама ехидно сострила:
— Ну вот, теперь видно, что ваш китайчонок и свое дело знает, а не только любуется женскими ножками в воде.
Шань Фен застыл с подносом в руках, а Дитрих с готовностью вмешался:
— Он еще многое умеет, графиня. Этот, как вы изволили выразиться, китайчонок может ножом вырезать сердце из груди, глядя человеку в глаза те несколько секунд, что тот еще будет жить. Я сам видел: любопытнейшее зрелище.
Услышав вдохновенное вранье Дитриха, графиня весь остаток дня молчала и тайком пристально изучала парня, когда думала, что он не видит.
Тем же вечером Шань Фен стал начищать золотую булавку в виде стрелки компаса, которую хозяин все чаще вкалывал в борт пиджака, отправляясь на какое-нибудь светское мероприятие. Во время работы парень снова вернулся мыслями к перепалке Хофштадтера с графиней фон Растембург. Старуха сочла китайца заморской диковиной, но ведь и Дитрих в ее представлении тоже был этаким чудиком, призванным развлечь приятелей. Тут немец подошел к Шань Фену, взял из его рук заколку и небрежно воткнул в левый лацкан. Долго и пристально поглядев на молодого человека, сын профессора процедил в своей обычной иронической манере:
— Терпеть не могу все это, но, черт побери, оно необходимо. — Затем повернулся и вышел из комнаты.
20
Из дневников Генриха Хофштадтера
Том IV, страница 204
Секрет «дыхания Сета» заключается в сочетании двух элементов: обычной плесени и определенного вида бактерий. После того как со дна Восточно-Китайского моря подняли амфоры с прикрепленными к ним табличками, мне стало ясно, что содержится в них.
В результате химической реакции грибков с микроорганизмами образуется субстанция, обладающая токсическими испарениями. Бактерии сохраняются в крови людей, которые в папирусах именуются «избранниками», медленно оказывая на них разрушительное воздействие. Очевидно, такой способ хранения и перемещения Аль-Харифа, а также воспроизводства его компонентов адепты считали наиболее простым. Однако здоровые носители встречались крайне редко, и выявить их было очень трудно. Посему «дыхание Сета» помещали еще и в запечатанные сосуды, где вещества находились раздельно, как в тех, что выловили из моря.
Согласно хроникам, для обычных людей Аль-Хариф опасен: они либо гибнут, либо получают серьезные увечья. Признаками поражения являются мышечные спазмы и следующая за ними кататония.[113] Мозг под воздействием «дыхания Сета» превращается в «чистый лист», на котором можно написать что угодно. Люди становятся послушными рабами. Их разум подвластен любому, кто даст приказ. Старики, дети, больные неспособны противостоять воздействию вещества. Папирус сообщает об этом достаточно ясно:
Субстанция находится в крови «избранников» довольно долго, пока не уничтожит их нервную систему полностью. У них возникают галлюцинации, проявляются психоз и шизофрения. Я пока не могу определить, сколько времени проходит до полного разрушения организма. «Священная глина Хнума», единственная оболочка, способная удержать «дыхание Сета». В телах здоровых носителей, принявших в себя вещество, оно находится до тех пор, пока безумие не вынудит хранителей повторить операцию на другом человеке. Но это означает, что особых людей должны характеризовать какие-то признаки, по
