разочаровавшим. Эта мощь погибла бы без его участия. Она уже погубила Венту и бог знает сколько еще народу. Шань Фен предложил Аль-Хариф американскому правительству, надеясь спасти свою жизнь и поступить как можно лучше. Но получилось, что китаец сделал себе только хуже, а конца этой пляске смерти так и не положил.
Вокзал в Балтиморе остался тем же, каким Шань Фен его помнил: огромная, тяжеловесная коробка, построенная по примитивному проекту. Впервые иммигрант приехал в Мэриленд в грязном вагоне вместе с каким-то бродягой. От попутчика несло рыбой, и он все время хихикал, завернувшись в лохмотья. Тогда китаец находился в глубокой депрессии, собирался выследить Фолберга и отобрать дневники барона Генриха Хофштадтера. Тетради остались от единственного человека, считавшего Шань Фена своим другом.
Мужчина мысленно перебрал важные моменты первого визита в Роузбоул-резиденс. Долгие годы он отсылал на этот адрес документы об Аль-Харифе и страницы дневника в обмен на поддержку и вид на жительство в стране. Иммигрант расположился недалеко от входа и стал ждать. Вскоре вместе с очень красивой рыжеволосой женщиной вышел Фолберг. Шань Фен шагнул им навстречу, не зная, что говорить и чего ожидать в ответ. Поначалу сотрудник ЦРУ не поверил глазам и очень разозлился, увидев перед собой китайца. Функционер даже немного растерялся, но на путаную речь иммигранта и на его просьбы вернуть документы Хофштадтера откровенно расхохотался тому в лицо.
— Взгляни на себя! Ты — никто! Как тебе могло прийти в голову явиться сюда и мне угрожать? У тебя даже имени не осталось, маленький желтый говнюк! И не суйся сюда больше, не то придется позаботиться, чтобы вернули имя и вырезали его на херовом могильном камне!
В тот день ему показалось, что грубость Фолберга вызвала у рыжей отвращение. Он запомнил ее лицо: та же женщина стреляла возле хижины в Техасе. В итоге на херовом могильном камне высекут вовсе не имя Шань Фена…
Тогда стояло жаркое лето, а теперь холодная зима. Снег пушистым одеялом покрыл припаркованные машины. Когда китаец поравнялся с грязной забегаловкой, снова начали падать белые хлопья. Шань Фен ничего не слышал, кроме скрипа своих шагов. Из плохо освещенного переулка выглядывал «форд» с поржавевшими брызговиками.
Полчаса спустя китаец неуверенно вел только что угнанный автомобиль в направлении Роузбоул- резиденс. Машина виляла из стороны в сторону по скользкому свежему снегу. Мужчина был уверен, что именно здесь все и должно закончиться. От холода стыли пальцы, выглядывающие из рваных шерстяных перчаток. Шань Фен стучал зубами и изо всех сил напрягал глаза, чтобы различать дорогу. Теперь он чувствовал себя всего лишь хуацяо,[185] жалким иммигрантом без удостоверения личности, с исковерканным именем, с родиной, исчезнувшей вместе с подлинными документами в архиве Фолберга.
Да и что дала ему родная земля, кроме боли? Захватчики гнали Шань Фена пинками, как собаку, а те, кто должен был его освободить, просто использовали. В душе поднимались гнев, обида и печаль. Мужчина с грустью подумал о своих надеждах, обманутых Дитрихом Хофштадтером. Абсурдный западный мир все губит, он отнял у китайца Венту, а с ней и любовь.
Наконец Шань Фен добрался до цели — Гриффит-авеню и, припарковавшись в переулке напротив входа, занял удобную позицию: его никто не видел, а местность отсюда обозревалась очень хорошо.
Несколько часов спустя рыжая быстро вышла из Роузбоул-резиденс, села в новенький ярко-красный «форд» и умчалась. Шань Фен тоже собирался тронуться с места, но стартер дряхлой железяки не хотел включаться. Проклиная на чем свет стоит всех богов, в которых давно не верил, китаец увидел, что к автомобилю рыжей пристроился черный «шевроле». Прошло еще несколько минут, и обе машины снова проехали мимо него. Видимо, женщина сделала круг из осторожности, но тут к процессии присоединился еще и «кадиллак». В этот момент развалюха чихнула и завелась. Фортуна явно улыбнулась Шань Фену.
Как только он свернул налево за остальными, то увидел их всех, на большой скорости несущихся по заснеженной улице. Догнать быстро удаляющиеся автомобили не оставалось никакой надежды, но китаец сосредоточенно вцепился в руль. В каком направлении ехать, можно было понять по тревожным гудкам других водителей, видевших сумасшедшую гонку троицы. Чтобы избежать столкновения со встречными машинами и пешеходами, Шань Фен несколько раз резко вильнул рулем.
Где-то вдалеке неожиданно всполохнул свет и послышался громкий взрыв. Китаец вздрогнул. Подъехав к следующему перекрестку, он заметил столпотворение зевак. Все смотрели в одну сторону.
Повинуясь предчувствию, китаец резко затормозил. Слева от него, посреди улицы, у самого въезда в переулок, стоял «шевроле», который гнался за красным «фордом». У правой бровки застыл на почтительном расстоянии «кадиллак» из погони. А дальше — густой, пугающе свистящий дым. Шань Фен попытался подъехать, но двигатель чихнул и заглох.
Аль-Хариф. Сомнений не было. Он снова оказался свидетелем жуткого зрелища. Женщина, бредущая от разбитой машины, казалась безвольной и опустошенной. Поодаль на земле бился в судорогах какой-то человек. Сердце Шань Фена заколотилось. Ужасное «дыхание Сета»… У американцев получилось. Им удалось его каким-то образом воспроизвести.
Вента… Мысли его устремились к любимой, к ее улыбке, к нежной коже, к простой и такой милой манере себя держать… Он вспомнил эксперименты дьявола во плоти, Дитриха Хофштадтера. Китаец ощутил внутри себя пропасть, которая начала заполняться болью и гневом. Еще жертвы, снова убийства ради ужасной тайны, к распространению по свету которой он приложил руку. В своей жизни Шань Фен подошел к краю бездны и мог туда упасть в любую секунду, чтобы остаться там навсегда…
А на окраине Балтимора царила суматоха: гудки, крики, тошнотворные запахи, сирены карет «скорой помощи», машины копов, большие темные авто. Люди в белых халатах бегом тащили носилки. Перед полицейским кордоном собралась толпа любопытных.
Китаец подышал ровно и неглубоко, чтобы взять себя в руки, и еще крепче стиснул руль. Надо остановить бойню и спасти предназначенных в жертву. И начинать следует с рыжеволосой: она чем-то напоминала Венту. Как раз в этот миг женщину несли санитары, и вокруг носилок суетились четверо мужчин. Место, куда ее повезли, он выяснил без труда, протолкавшись к карете «скорой помощи».
Клиника Джона Хопкинса, большой комплекс у центрального въезда в город. Шань Фен решил понаблюдать, выждать. Он брюхом чуял: что-то должно произойти. Ему хотелось сблизиться с рыжеволосой, поговорить с ней, может, разделить ее боль. Китаец не спал уже несколько дней, но не обращал на это внимания.
Воспользовавшись суетой вокруг прибывших карет «скорой помощи», Шань Фен без труда миновал приемную, и его никто не остановил. Сразу за стойкой регистрации китаец нашел то, что искал: комнату уборщиков. Она была пуста. Теперь надо затеряться в общей массе восточных иммигрантов, которые в больнице могут выполнять только одну работу, не бросаясь при этом в глаза. Спустя несколько минут, Шань Фен уже шел по коридорам, одетый в синюю спецовку, и тащил за собой тележку с тряпками и метлами. Служащий, уборщик, один из многих, без лица и без истории. Такова его жизнь.
Надежды оказаться поблизости от рыжеволосой рухнули. Определить палату труда не составило, номер тридцать пять, но она находилась под строгой охраной, причем правительственной. Проникнуть в помещение возможности не представлялось.
Низко опустив голову, китаец шел мимо тридцать пятой палаты, когда ему встретился врач, не похожий на медика, несмотря на белый халат. И тут Шань Фена вспомнил: человек констатировал смерть Фолберга возле хижины в Пфлюгервилле, в сердце техасских прерий. Тогда его лицо осветила зажигалка. За рыжеволосой охотился Овен…
Нет, не за женщиной, за ее кровью.
Уборщик с восточной внешностью медленно шел к выходу.
«Если не можешь украсть у хозяина, стащи у того, кто его обокрал». Такие слова были в ходу у отчаянных Шанхайских мальчишек. Вот уж не думал, что они когда-нибудь ему пригодятся.
Китаец засек человека Овна сразу за клиникой. Тот не воспользовался одним из боковых выходов, и Шань Фен расценил это как добрый знак. Парень уселся на пассажирское место в серый «шевроле»,
