набором скорости. Хороший будет заголовок в новостях: «К нам с горы скатился труп»… Я отчаянно торможу каблуками, намертво зажимаю края рукавов в кулаках, переворачиваюсь, выгибаю спину, встаю на локти. Вижу, куда еду. С легкой горечью отмечаю, что на лыжах это было бы просто развлечение. Вспоминаю Илюхино любимое «Дерзайте, психи, вам положено!» Надо же, а я ведь его, дурака, кажется, простил… Снова торможу, на этот раз всем, чем можно. Полный рот снега. Почти белое солнце прямо в глаза.
Зрение все еще оставляет желать лучшего, но яркое пятно вертолета под горой – вот оно. Мой финиш на сегодня. Далековато. Краем сознания удивляюсь: а чего это не страшно мне? А вот не страшно. Нормальная рабочая обстановка. Я всего лишь решаю типично горнолыжную задачу в условиях жесткого ограничения средств – ни лыж тебе, ни даже очков. Без очков плохо.
Возможно, я от нервной перегрузки… уффф… тьфу! – малость тронулся рассудком… ой!… ай!… – но факт остается фактом: еду. Удираю. На данный момент это… мама!… главное.
Облизываю здоровый бугор, отплевываюсь, закладываю глубокий поворот – а ничего, получается ведь! Лишь бы силенок хватило. И крайне желательно удержаться в колее. Выпасть из нее на гору еще куда ни шло. Вот укувыркаться в лес по дрова… вау!… это уже будет настоящий экстрим. В лучших традициях – то березкой по балде, то рябиной по… У-упс! Слушай, Поль, если ты из сегодняшней передряги выберешься, подумай – не пора ли тебе со всем этим завязывать? Переквалифицироваться, так сказать, а? Хотя бы из тех, которые сверху вниз – в те, которые снизу вверх? А то ведь так и будешь до конца своих дней э-э… Катиться, да.
В этот момент сзади что-то прилетает – наверное пуля, – и бьет меня промеж лопаток. Прямо в злосчастный десятый позвонок…
Боль растекается по всей спине, острыми иголочками колет легкие, сильно отдает в сердце. Я встаю на четвереньки и принимаюсь кусать воздух – подушка давно упала на пол, вцепиться зубами не во что, остается только сквозь них рычать. Не от боли, скорее от обиды на весь белый свет. Я потный, злой, расстроенный, и больше мне сегодня не заснуть. Протягиваю руку – она слегка дрожит, – выдергиваю из зарядника телефон. Как и следовало ожидать, шесть утра. Ну почему не восемь, а?! За что?!
Нещадно крутит суставы – значит, погода скоро переменится. Жму на кнопки, вызываю локальный метеопрогноз. Так и есть, давление падает. Впору менять фамилию на Барометр. Сползаю с кровати, медленно ковыляю к окну, раздергиваю шторы. Конечно, это Валь д'Изер. Во-он там, отсюда видно, разбиты трассы Кубка Мира. Вчера ребята откатали скоростной. Упаковали награды, собрали вещички, дали пресс- конференцию и отправились дальше, к следующей горе. А я за ними не поехал. Мне теперь в другую сторону. Смонтировал репортаж, передал его в штаб-квартиру и завалился спать, отдохнуть перед дорогой. Ничего себе отдохнул… Ладно, справлюсь. Приеду домой, там все будет по-другому. Рядом с Кристин мне никогда не снятся кошмары. Даже если спина болит.
Стоило бы еще этап отработать, но тут уж я над собой не властен. Крис позвонила шефу нашего отдела и сказала – если не отпустишь Поля хотя бы за месяц до, я твоей жене пожалуюсь. Выходка на мой взгляд довольно грубая и совсем не европейская. Откуда у девочки взялись такие манеры, понять не могу. Зато шеф, который уже трижды отец, и знает, что с беременными женщинами шутки плохи, уяснил все и сразу. Обычно на любые мои просьбы насчет передышки у него ответ стандартный – Поль, ты лучше всех, тебя любит аудитория, даже короткое твое отсутствие в эфире наносит ущерб интересам компании, все отпуска только в межсезонье, пошел работать. Деньги? На твоем месте, Поль, я бы вообще забыл это слово… Ну, и так далее в том же ключе. А тут и замена мне нашлась моментально, и отпускные капнули, и новый контракт, довольно выгодный, на горизонте нарисовался. Сказать, что я дико обрадован всеми этими обстоятельствами, увы, не могу. То есть, вернуться домой и быть рядом с Крис безусловно здорово. Но остальное… Похоже, мне окончательно надоел горнолыжный спорт в любых его проявлениях. Смутное подозрение, что я заперт в клетке с золочеными прутьями, которое преследовало меня, пока я был «челленджером», никуда не делось. Наоборот, оно крепнет год от года. Чем лучше узнаю реальную жизнь, тем острее мне хочется чего-то еще. А какое оно, это «еще», я пока не знаю. Может, его вообще нет на свете?
Остается только надеяться, что нынешние мои душевные метания и терзания объясняются простым нарушением гормонального баланса, весьма характерным для организмов любящих мужей беременных женщин.
Благодаря этой отрезвляющей мысли я почти успокаиваюсь. Тяжко вздыхаю над двумя недоспанными часами. Ладно, раз отдохнуть не дали, примемся тупо существовать. Глоток минеральной, пара таблеток, еще глоток, чтобы запить витамины и лекарство. Встаю посреди комнаты, начинаю потихоньку разминаться. Гонять нужно организм, гонять. Доказывать ему, что он, прожив тридцать лет, не совсем развалился. По утрам для этого требуется определенное усилие воли. Но если себя преодолеть, можно потом немного пожить. И даже побыть молодым и глупым. Третьего дня в пресс-баре стали выяснять, годимся мы еще на что-нибудь, или уже нет. Дали бармену двадцатку, отодвинули столы от стены, и начали по ней бегать. Я пробежал дальше всех. Раззадорился и спорнул на бутылку виски, что попаду ногой в потолок. Там было невысоко, допрыгнул. Куда сложнее оказалось поставить автограф поверх отпечатка подошвы – с разбега не вышло, пришлось строить пирамиду из стульев. Утром все болело хуже, чем сегодня, разве что без ночных кошмаров. Вот незадача – пока был «челленджером», прихватывало иногда сломанную ногу. Теперь перелом утихомирился, зато остальное… Суставы безобразничают, вегетатика шалит, простужаться начал, гастритные явления какие-то загадочные из желудка полезли, даже в зубе, третьем нижнем правом – вдруг дырка! Не любит спорт, когда его резко бросают, он ревнив и обязательно мстит.
Я делаю наклоны и стараюсь не вспоминать сон, разбудивший меня. Ничего себе, да? Сон – и разбудил. А вот случается. Чаще, нежели хотелось бы. Делаю растяжку, и не вспоминаю сон. Думаю, не спуститься ли в тренажерный зал, и забываю его совсем. Решаю, что в зал идти лень, и вспоминаю опять. Надоело. Когда в следующий раз выберусь на историческую родину, попрошу тренера устроить мне хорошего мануального терапевта. Русские мануальщики лучше всех – глядишь, и решится проблема. Иначе меня этот позвонок доконает. Вправили его, видите ли, а он выскакивает снова. И выталкивает в мои сновидения всякую муть. Болезненный вымысел сплетается с реальными впечатлениями, и получается яркое, но донельзя гадкое полотно. Как будто поверх нормальной картины прошелся красками отпетый псих.
Ведь ничего сверхъестественного тем утром не случилось. Когда мы с Кристин сели в грузовик, и я связался с полицией, основное шоу уже фактически закончилось. Смертельный номер мы отыграли, а то, что было дальше – так, средненькая драма с элементами боевика. И возможно, дикие сны, в которых меня несправедливо обвиняют, а я бегу прочь – всего лишь отголосок дурацкого внутреннего конфликта, до сих пор тлеющего в моем сердце. Ведь с какого боку ни посмотри, а трагедия в Моннуаре вернула мне доброе имя. Если даже не выписала его заново. Сам я и пальцем не шевельнул – все сделала пресса. Из шкуры отщепенца и изгоя выбрался и ярко сверкнул тот, кто я и есть по сей день – гер-р-рой, блин. Но увы, мой нынешний светлый образ вскормлен чужой кровью и несчастьем. И какая разница, что на сей прискорбный факт наплевать решительно всем, кроме меня?
Очень похоже на этой истории Тони продвинулся – без малейших усилий, дуриком. Один-единственный раз мелькнул в новостях, зато попался на глаза кому надо: «Глядите, какой мужик! Какая харизма!» С перебитым носом Тони стал настолько сексуален и фотогеничен одновременно, что теперь просто не знает, куда девать во-от такую кучу денег и во-от такое количество баб. А с происшествием в Моннуаре лицо Тони ни у кого не ассоциируется, ведь никто уже не помнит, что такое Моннуар, и какое там имело место происшествие. Естественно, кроме горнолыжников. Но горнолыжники – средний класс, и не покупают ту дешевку, которую олицетворяет собой Тони.
Лично мне наглая физиономия Тони на рекламных щитах мешает нормально водить машину. Тем более, что я-то знаю: на самом деле это абсолютно раздавленный человек. Конечно, психотерапия творит чудеса, но в том-то и загвоздка – Тони не хочет или не может говорить вслух о пережитом насилии, унижении, позоре.
Кого-то мне это очень напоминает.
Точно не Пьера. Он еще полгода жил в Моннуаре, взвалил на себя все дела, пока Роджер валялся по больницам. А потом ему Родж посоветовал: «Уезжай. Только пожалуйста, не забывай. Хотя бы изредка звони». Пьер теперь на Аляске, обретается в местах самого что ни на есть нешуточного экстрима. Туда за одни красивые глаза не пускают, ему пришлось кое-чему подучиться, зато сейчас он настоящий экстремальный инструктор. Гоняет со всякими сорвиголовами по тамошним ноу-фолл-зонам
