— Вы хотели сказать мне что-то? Перед работой?
Она говорила медленно, чтобы он смог понять ее. Кадзуо наклонил голову.
— Извините. Я ошибся.
Масако, однако, продолжала смотреть ему в глаза, явно неудовлетворенная таким объяснением.
— Я никому ничего не сказала.
Он кивнул.
— Знаю.
— Полицейский расспрашивал вас о муже Яои, не так ли?
Неожиданно, не дождавшись ответа, она повернулась и зашагала к автостоянке. Кадзуо последовал за ней, сохраняя дистанцию примерно в пару метров. Бразильские рабочие уже выходили с фабрики, и до него доносились их громкие, веселые голоса. Масако шла быстро, не оглядываясь, как будто рядом никого не было.
Они уже дошли до заброшенного корпуса старого цеха. Шумная толпа позади свернула к общежитию. Свежий запах еще зеленой летней травы маскировал поднимающуюся от канавы вонь, но Кадзуо знал: пройдет несколько часов, солнце поднимется выше, и на дорогу осядет серая пыль, а трава пожухнет от жары.
Масако вдруг остановилась, и Кадзуо увидел, как переменилось ее лицо при виде сдвинутой в сторону бетонной секции. Он ничего не понимал. Почему она испугалась? Может быть, надо ее успокоить, сказать, что бояться нечего… Но тогда придется признаться, что он следил за ней. Так ничего и не решив, Кадзуо остановился и засунул руки в карманы. И без того бледное лицо Масако стало еще бледнее, когда она, приблизившись к канаве, заглянула в нее. Наблюдая за ней сзади, Кадзуо наконец набрался смелости заговорить, но неожиданно для себя произнес не то, что хотел, а то, что много раз слышал от бригадира Накаямы.
— Какого черта вы делаете?
Кадзуо понимал, что получилось грубо, но в его ограниченном словарном запасе не было другой фразы, которая подходила бы к ситуации. Масако резко обернулась. Секунду-другую она смотрела ему в глаза, потом ее взгляд соскользнул на цепочку с ключом у него на груди.
— Твой? — спросила она. Кадзуо медленно кивнул, затем покачал головой. Солгать ей он не мог. — Ты оттуда его выудил, да?
По-видимому, ее не устроил его неопределенный ответ. Кадзуо развел руками и пожал плечами. Ему ничего не оставалось, как признать правду.
— Я.
— Зачем ты это сделал? — спросила Масако, делая шаг к нему. Она была высокая для японки, чуть ниже самого Кадзуо, и он невольно попятился, прикрыв ключ обеими руками. — Как ты узнал? Приходил сюда в ту ночь? — Масако ткнула пальцем в высокую траву, где он прятался. Как раз в этот момент из травы с жужжанием вылетел жук, как будто ее палец был лазером. Кадзуо кивнул. — Но зачем?
— Я ждал вас.
— Почему?
— Вы обещали прийти… так?
— Нет, не обещала. — Она протянула руку. — Верни его мне.
— Нет.
Он еще крепче сжал ключ.
— Зачем он тебе?
«Неужели не понятно? Хочешь, чтобы я сам это сказал?»
— Верни мне ключ, — повторила Масако. — Он мне нужен. Это важно.
Кадзуо хорошо понимал ее слова, но подчиниться не мог. Если ей так нужен этот ключ, зачем было его выбрасывать? Нет, она хотела вернуть его только потому, что теперь этот ключ висел у него на груди.
— Не отдам. — (Масако внимательно, даже изучающе смотрела на него, но молчала, как будто не могла решить, что делать дальше. В глазах ее застыла боль, и, чувствуя эту боль, как свою, Кадзуо взял ее за руку, такую тонкую, что он испугался — как бы не сломать). — Вы мне нравитесь.
— Что? — Ее зрачки расширились от изумления. — Из-за того, что тогда случилось?
Кадзуо хотел объяснить, но нужные слова никак не приходили. Отчаявшись, он повторил, как будто отвечая урок, единственную засевшую в памяти фразу.
— Вы мне нравитесь.
— Боюсь, со мной такое не сработает.
Масако высвободила руку, и Кадзуо стиснул зубы, чтобы закричать от внезапно нахлынувшего горя. Оставив его стоять у канавы, Масако решительно направилась по дороге к стоянке. Кадзуо сделал было несколько шагов вслед, но остановился, наткнувшись взглядом на ее спину. Отвергнутый и несчастный, он лишь смотрел, как она уходит.
7
Автомобильная стоянка находилась на склоне холма, и если вечером, в темноте, уклон казался незаметным, то утром, при свете, подъем давался не без труда. Дойдя до «короллы», Масако положила руки на крышу и закрыла глаза. Кружилась голова. После прохладной ночи металл покрылся каплями влаги, и ладони сразу стали мокрыми, как будто она опустила их в лужу.
Зачем он это сказал? Масако знала, он говорил серьезно. Вспомнив, как Миямори покорно, словно потерявшийся пес, брел за ней по дороге, она повернулась, но уже никого не увидела. Ушел. Унося с собой боль обиды. Он ушел, а ее беспокоило, что у него остался ключ. И еще. Масако вдруг обнаружила, что растревожена глубиной его чувств. Она не хотела никаких чувств, они были не нужны ей сейчас, в этот момент жизни. Все ее эмоции остались позади. Она выбрала свой путь, но лишь теперь в полной мере осознала, на какое одиночество, на какую изоляцию обрекла себя, согласившись помочь Яои.
В тот день Масако пересекла грань. Разрезала человеческое тело на куски и разбросала их по городу. И даже если память о содеянном когда-нибудь сотрется, прежней ей не стать уже никогда.
Внутри шевельнулась и вскинулась к горлу тошнота. Она едва успела отвернуться, упала на колени, из глаз брызнули слезы, а изо рта хлынула желтая кислая желчь.
Вытерев салфеткой лицо, Масако села в машину и завела мотор, но вместо того, чтобы направиться домой, выехала на шоссе Син — Оуме и повернула на запад, в сторону озера Саяма. Дорога в столь ранний час была почти пустая, за все время ей встретился только один старик на мотоцикле, но она ехала медленно.
Шоссе запетляло, уходя в горы, и вскоре впереди показался мост над перегородившей долину дамбой. Запертое плотиной, перед ней раскинулось озеро Саяма. Окаймленное выровненными берегами, оно выглядело искусственным, игрушечным, как некий горный Диснейленд. Масако вспомнила, как Нобуки, впервые побывавший здесь еще ребенком, расплакался, когда увидел представшее перед его глазами озеро — он был уверен, что из воды вот-вот появится ужасный динозавр, — и прижался лицом к ее груди, отказываясь смотреть. Она рассмеялась про себя.
Тихая гладь озера переливалась тысячами бликов, от которых слепило глаза. Прищурившись, Масако свернула в сторону Деревни ЮНЕСКО. Еще несколько минут по горной дороге и…
Она съехала на поросшую травой обочину и выключила двигатель. Неподалеку, в пяти минутах ходьбы от этого места, покоилась голова Кэндзи.
Масако вышла, заперла дверцу и углубилась в лес. Конечно, идти туда было рискованно и опасно, но ноги двигались как будто сами, увлекая ее в чащу. Найдя наконец служившую ориентиром высокую дзелькву, она остановилась под ней и отыскала взглядом то самое место. Небольшая кучка свежей земли — единственный знак того, что было сделано. Лето приближалось к пику, и, хотя прошло всего десять дней, лесной воздух пропитался новыми, густыми, живыми запахами. Она представила закопанную в землю голову
