Мир, полный слез

вязания кружев или па в современных танцах, но Беверли была уже сыта по горло.

– Послушайте, – произнесла она тихим, угрожающим голосом, – оставьте эту манеру для кого-нибудь другого и впустите меня внутрь.

Злобная замкнутость сержанта моментально сменилась откровенной яростью. С мгновение он молчал, потом закряхтел, втянул голову в плечи и хлопнул дверцей окошка с такой силой, которую совершенно не требовалось прикладывать для того, чтобы его закрыть.

Затем дверь открылась, и Беверли вошла внутрь. Когда сержант предстал перед ней во всем своем жирном величии, обнаружилось, что мотив округлости присущ всему его телу. Шеи у него не было – вероятно, в процессе его сборки ее просто-напросто пропустили.

– Благодарю вас, – любезно промолвила Беверли.

Он захлопнул за ней дверь и двинулся вглубь здания.

– И еще два вопроса. Во-первых, как вас зовут?

– Джексон, – неохотно изрек он.

– И во-вторых, я хотела бы знать код замка. Я собираюсь пробыть здесь некоторое время, и если я буду постоянно отвлекать вас от ваших обязанностей, Джексон, то это будет не очень удобно и для вас, и для меня.

Она с удовольствием отметила отвращение, с которым он проглотил эту пилюлю.

– Два-четыре-пять-девять.

Беверли записала цифры в блокнот и кивнула.

– Прекрасно. А теперь проводите меня, пожалуйста, в кабинет инспектора Сорвина, и я его подожду там.

Сержант двинулся вперед, и Беверли оказалась в воздушной струе, образованной перемещением его туши в пространстве. Дойдя до конца коридора, они оказались в большой комнате, где находились четыре письменных стола. Однако сотрудники участка отсутствовали. Прямо перед ними виднелась еще одна дверь, которая, как догадалась Беверли, вела в кабинет Сорвина.

Однако Джексон не спешил открывать ее.

– Можете подождать его здесь…

Ну вот, опять начинается.

Конечно, это все была игра. На его месте она вела бы себя точно так же – демонстрировала бы непрошеной гостье, насколько та неуместна и нежеланна здесь. Беверли прекрасно умела играть в такие игры.

– Думаю, нет, сержант.

Она обогнала остановившегося сержанта и двинулась к кабинету Сорвина.

– Вы не имеете права, – донеслось из-за ее спины, но Беверли уже открыла дверь в кабинет и вошла внутрь, доказав тем самым, что ее проводник ошибался.

В кабинете царила такая чистота, что она была потрясена до глубины души. Все находилось на своих местах в идеальном порядке и тем не менее производило странное впечатление. У полицейских всегда куча дел и куча поручений для младших чинов, а потому чистый стол выглядел по меньшей мере подозрительно. Текущие документы обычно лежали сверху, а если дело было крупным и расследовалось на протяжении уже нескольких дней, то на столе громоздились целые горы бумаг и папок. А появление компьютеров не только не облегчило участь зеленых насаждений, но, напротив, сделало ее еще более печальной.

Так что Сорвин, судя по всему, был исключением.

Беверли обошла стол и села в кресло, а Джексон замер в проеме двери, словно его не пускали в кабинет злые чары.

– Не могли бы вы принести мне кофе? Черный, без сахара.

У сержанта приоткрылся рот, и он издал какой-то странный звук, однако ничто не указывало на то, что до него дошла просьба Беверли.

– Сержант! Кофе, – повторила она, прежде чем он успел собраться с мыслями.

Он пребывал словно в тумане, поэтому неудивительно, что реакция у него была замедленной.

– Да… да, – наконец выдавил из себя он.

Он развернулся, мало при этом походя на слугу, который спешит выполнить просьбу хозяина, и скорее напоминая человека, погруженного в глубокий транс.

Однако Беверли не испытала никакого сочувствия, глядя ему вслед, и принялась оглядываться по сторонам. У двери стояли три шкафчика с документами, и Беверли подумала, что едва ли Сорвин запирает их на ключ, уходя с работы. Не может же он быть настолько скрупулезным. Настолько анально зажатым.

Но, похоже, именно таким он и был.

Фетр гладила блузку, понимая при этом, что опаздывает. Ей не нравилось это занятие, да и жизнь в целом ей в этот момент не нравилась.

Она не знала, почему ей не нравится гладить, это была какая-то бессознательная антипатия, точно такая же, какую у нее вызывали тараканы, агенты по недвижимости и владельцы «БМВ». Однако отсутствие интереса к жизни было для нее чем-то новым. Когда она поступила на службу в полицию, большинство ее сверстников сочли ее ненормальной, а некоторые даже стали обвинять в предательстве. Диплом по социологии, полученный в средней руки университете, был не лучшей основой для полицейской карьеры, поскольку его обладатели могли усомниться в принятых методах отправления правосудия, но Салли Фетр всегда была свободомыслящей девушкой. Она спокойно отнеслась к реакции друзей, которая варьировала от удивления до презрения, ибо понимала, что ее выбор не всем придется по вкусу. Перед социологами открывался широкий круг возможностей, и поэтому мало кто из них задумывался о работе в полиции.

И тем не менее Фетр нравилась ее работа. Конечно, и у нее случались ситуации, когда она впадала в отчаяние или была напугана, когда ее унижали и причиняли боль, но они составляли резкий, выразительный контраст основному времени службы. Она чувствовала, что делает нечто полезное для общества, и всякий раз, когда она участвовала в задержании, ей казалось, что она одерживает очередную маленькую победу.

Она всегда знала, что поступает правильно, и это придавало ей сил. Это, в свою очередь, довольно быстро привело к тому, что она стала работать под прикрытием, а затем была переведена в Ньюфорд, где, как ей казалось, неплохо устроилась.

Она была здорова, ее родители были живы и не бедствовали, и к тому же у нее был кот.

Причин для недовольства жизнью у нее не было.

Она с яростью набросилась на блузку. Она ненавидела блузки. Наверняка их дизайнеры никогда не пробовали брать утюг в руки. Они не шили, не стирали и не гладили. Для них было важно только одно – чтобы их шмотки хорошо смотрелись на тощих шлюхах, у которых сиськи были не больше мозгов – а что происходит в реальной жизни, их не интересовало.

– И кто такая эта Уортон? – осведомилась она у телеведущего, который не мог ее слышать, а если бы и услышал, вряд ли смог бы дать ей удовлетворительный ответ.

Судя по отзывам Эндрю, Уортон была выдающимся детективом, с которой Фетр должна была брать пример.

Мне не нужен образец для подрожания, мне нужна горничная.

Она чувствовала, что Сорвину нравится эта Уортон. Однако, когда он рассказывал ей о деле Итон- Лэмберта и о том, как Уортон нашла последнюю улику, которая позволила уличить преступника, Фетр ощутила какую-то неловкость, причину которой в тот момент не смогла объяснить. И лишь позднее она поняла, в чем дело.

Он был влюблен в нее.

И теперь, борясь со своей блузкой и видя, как фальшиво подмигивает ей ведущий теленовостей, Фетр уже ни в чем не сомневалась. Сорвин считал, что часы и фотография связаны с делом Итон-Лэмберта; это могло быть правдой, а могло и не быть. В любом сдучае, по мнению Фетр, Сорвину совершенно не было нужды звонить Уортон и вести с ней долгую беседу.

Но та откликнулась очень быстро. Может быть, им действительно удалось наткнуться на улики, которые имели отношение к двойному убийству, происшедшему восемь лет назад? Но с чего бы Уортон