Но ты же знаешь, как это бывает. – Она вскинула глаза, не переставая улыбаться. – Иногда бывает трудно сдержаться, особенно когда знаешь, что тебе лгут.
Сорвин вдруг заметил, какие у нее огромные глаза и яркие губы, и мгновенно погрузился в прошлое. Он вспомнил, как потрясал его вид Беверли, как ему казалось, что она вся соткана из соблазнов.
– Да, знаю. – Он тоже улыбнулся.
Впрочем, она не обратила на это внимания.
– Ты совершенно прав. Обещаю впредь вести себя лучше.
Это обещание каким-то образом намекало, что она может вести себя очень плохо – настолько плохо, насколько этого захочется Сорвину.
Ужин прошел тихо. Нелл поужинала раньше с Томом и Доминик – по крайней мере, так утверждала Тереза, – а Элеонора просила передать, что устала и будет есть в своей комнате.
– В последнее время она часто так делает, – заметил Тристан, и по его голосу трудно было определить, рад он этому или нет. Айзенменгер, Елена, Тереза, Тристан и Хьюго ели на кухне салат из фазана под аккомпанемент медицинских анекдотов в исполнении Хьюго, которые варьировали от гомерически смешных до отвратительно пошлых.
После ужина Тристан и Айзенменгер отправились играть в снукер, а Хьюго извинился, сказав, что ему надо повидаться со старым другом.
– Полагаю, это старая подружка, – бодро заметил Тристан, увлекая Айзенменгера в бильярдную и прихватывая с собой бутылку десятилетнего портвейна.
Тереза и Елена поболтали еще около часа, а затем Елена, почувствовав усталость, извинилась, поднялась по лестнице и двинулась по коридору к своей комнате.
Она открыла дверь и с удивлением увидела, что свет в комнате зажжен.
На кровати, скрестив ноги, сидела Нелл.
– Нелл! – воскликнула Елена, не зная, радоваться ей или чувствовать себя оскорбленной.
– Я понимаю, что приходить без приглашения нехорошо, но я хотела сделать тебе сюрприз.
– Тебе это удалось.
– Иди сюда. Садись. – Тон был не то чтобы повелительным, но не предполагавшим отказа. И Елене показалось, что Нелл собирается поделиться с ней какой-то тайной. Она закрыла за собой дверь и опустилась на кровать. Нелл наклонилась к Елене и взяла ее за руку.
– Ты помнишь игры, в которые мы играли? В старые добрые времена.
– Конечно.
– Правда, это было замечательно? Еще до того, как все изменилось, до того, как все разрушилось.
– Да, конечно.
– Вот было бы здорово, если бы нам удалось все начать сначала! Возродить все.
– Наверное… – в некотором замешательстве ответила Елена.
Нелл соскочила с кровати.
– Пойдем со мной!
И через мгновение она уже исчезла из комнаты.
– Нелл?
Но когда Елена подошла к двери, Нелл уже не было и в коридоре.
– Нелл! – снова позвала Елена.
Внезапно возникшая в конце коридора Нелл поманила ее рукой. И Елена подумала, что Нелл впадает в детство. Она была почти готова к тому, что та вновь бросится от нее наутек, как четырехлетний ребенок, играющий в пятнашки или прятки. Но на этот раз Нелл осталась стоять на месте.
– Пошли!
Она взяла Елену за руку и потащила ее за собой. Они поднялись по крутой лестнице, которая прежде, вероятно, использовалась прислугой, и вошли в длинный узкий коридор. Днем его, видимо, освещал свет, лившийся из расположенных на потолке световых люков, походивших сейчас на пустые темно-синие глазницы.
Дойдя до середины коридора, Нелл остановилась и прошептала:
– Тихо!
Она бесшумно подошла к двери, расположенной по левую руку, осторожно открыла ее и заглянула внутрь. Затем отпрянула и снова прошептала Елене:
– Теперь тихо.
Открыв дверь шире, Нелл вошла внутрь. Елена последовала за ней.
Комнату освещал лишь свет ночника, встроенного в стену. И в его свете Елена различила дверь в соседнюю комнату, стены, оклеенные Питерами Пенами, потолок, с которого свисали месяц и звезды, гору мягких игрушек во главе с Человеком-пауком и в центре всего этого – Тома. Он спал глубоким сном, лежа на спине и отбросив одеяло, являя собой образ идеально прекрасного ребенка и воплощенной невинности. И Елене вдруг мучительно захотелось произвести на свет такое же хрупкое совершенство, растить его, заботиться о нем и отдавать ему часть себя…
– Он ужасно много спит.
Елену поразили даже не слова, а интонация, с которой они были сказаны. Она указала на тихо посапывавшего Тома и восхищенно прошептала:
– Какой он красивый!
– Мы с ним все время играем.
Елена кинула взгляд на Нелл. Та, улыбаясь, смотрела на спящего сына, но это опять была та потерянная улыбка, от которой мурашки бежали по коже.
– Могу себе представить, – откликнулась Елена.
– Но он такой непослушный. То и дело отказывается делать то, что ему говорят. Даже Доминик с ним не справляется.
– Маленькие дети все такие, – неуверенно ответила Елена.
– Да, наверное, – вздохнула Нелл.
Елена вновь повернулась к Тому. Он немного сдвинулся, голова у него съехала с подушки, шея вытянулась, а рот приоткрылся. В его позе была какая-то мольба, словно он пытался дотянуться до чего-то губами.
Елена почувствовала прикосновение к своей руке.
– Пойдем. Я хочу тебе что-то показать.
И Нелл снова потянула ее за руку. Елена кинула еще один взгляд на Тома, увидела, что он забеспокоился, и уступила. Она позволила себя увести от этого прекрасного ребенка, из этого уютного полумрака в кричащую яркость внешнего мира. Она прикрыла дверь как можно тише, однако, несмотря на это, соседняя дверь тут же распахнулась и в коридор выглянула Доминик в голубом халате.
– А я-то думаю, кто это, – пробормотала она при виде Нелл. – Все в порядке?
Нелл кивнула.
– Я просто показывала Тома Елене.
Это внезапное появление Доминик немного смутило Елену.
– Я и не знала, что вы живете в соседней комнате, Доминик, – неуверенно произнесла она. – Я думала… – Елена умолкла, не желая говорить о том, что она думала.
– Я всегда ухожу в свою комнату, когда Том ложится, на случай если вдруг я ему понадоблюсь ночью, – улыбнулась Доминик.
– Вы не устаете? – спросила Елена, чтобы скрыть свое смущение.
