пьяниц. Прибывшая через пятьдесят минут Беверли, как всегда, бросила на него презрительно- безразличный взгляд.
– Без перемен, – тихо пробормотал Джексон.
Минуты через две появился Сорвин. У него тоже был потрепанный и серый вид. И Джексон сделал из этого свой вывод, правильный по существу, хотя и ошибочный в деталях.
– Так-так. Похоже, инспектор Сорвин сбился с пути.
Беверли едва успела снять куртку и сесть за стол, как Сорвин пригласил ее в свой кабинет. Проходя через общую комнату, она совершенно не обратила внимания на убийственный взгляд Фетр.
– Эндрю, – промолвила она, закрывая за собой дверь.
Сорвин посмотрел на нее с несчастным видом.
– Она обо всем знает.
– Кто и о чем знает? – осведомилась Беверли, опускаясь в кресло.
– Салли. Она знает, что мы переспали.
– Ну и что? – выдохнула Беверли.
– Но я люблю ее, – с изумленным видом ответил Сорвин.
Беверли не ответила. Она могла бы поинтересоваться, что он нашел в констебле Фетр, но предпочла промолчать.
– Она так разозлилась, – продолжил Сорвин.
Однако вывод, который сам собой напрашивался из этого предположения, был невыносим для нее.
– Ничего, она переживет, – произнесла она вслух.
– А если нет?
– Если любит тебя – переживет. – Беверли и сама не верила в то, что говорила, а Сорвин и вовсе смотрел на нее с таким видом, словно она внезапно перешла на иностранный язык. – Как бы то ни было, ты ведь не состоишь с ней в браке? Вы даже не обручены. И она не имеет на тебя никаких прав.
Но Сорвин лишь тряс головой, не глядя на Беверли.
– Я люблю ее.
Терпение ее иссякло, и она встала.
– Мне пора в морг. Я заехала лишь для того, чтобы забрать нож и молоток. – Беверли направилась к двери, но, перед тем как открыть ее, обернулась: – Жить одним днем неразумно, Эндрю. Чем умнее человек, тем он предусмотрительнее. Возможно, все было бы иначе, если бы ты думал о последствиях своих поступков.
Она вышла из кабинета и с улыбкой уставилась на Фетр.
– Сука, – пробормотал Сорвин, провожая ее взглядом.
Елена сняла с полки один из томов в великолепном кожаном переплете и устроилась в библиотеке, ожидая Терезу. Дождь воспрепятствовал ее намерению поехать с Айзенменгером покататься на лодке по озеру, и она решила присоединиться к Терезе, намеревавшейся отправиться в местную церковь, которую теперь ей предстояло украшать цветами.
К тому же Айзенменгер пребывал в глубокой задумчивости после утреннего посещения морга, а Елена знала, что, пока он не разрешит мучившую его проблему, спутник из него будет никудышный.
Книга оказалась скучной, несмотря на свое прекрасное оформление. Текст принадлежал перу какого- то давно забытого автора XIX века, и, прочитав несколько абзацев, Елена подумала, что его и не надо извлекать из забвения. Затем из-за полуоткрытой двери послышался звук шагов, и Елена опустила книгу на колени. Сначала она решила, что это Айзенменгер, и уже хотела подняться ему навстречу, но потом до нее донесся звук других шагов, несомненно женских.
– Пожалуйста, пропустите меня, – услышала Елена голос Доминик.
– Я тебя не держу, – послышался ленивый, вечно насмешливый голос Хьюго.
Елена расслышала, как Доминик сделала осторожный шаг, и тут же раздался еще какой-то звук.
– Отпустите меня! – раздался после короткой паузы голос Доминик. Она явно пребывала в смятении.
– Ну давай, Доминик. Один поцелуй.
– Нет!
– Ну, мы ведь уже целовались. И по-моему, тебе понравилось.
– Вы так думаете? – Акцент Доминик идеально подходил для выражения презрения.
– Да.
Потом до Елены донесся какой-то шелест, закончившийся отчетливым и упругим звуком пощечины.
– О! Черт!
– Оставьте меня в покое, – прошипела Доминик исказившимся от возмущения голосом.
Елена вновь услышала звук ее шагов – на сей раз они удалялись. Хьюго, судя по всему, продолжал стоять на месте. Елена уже начала опасаться, что он войдет в библиотеку, но в этот момент из-за двери донеслись приглушенный смех и тихие удалявшиеся шаги.
Вернувшись из церкви, Елена заявила, что пойдет вздремнуть, и Айзенменгер решил воспользоваться случаем и погулять, чтобы на досуге обдумать происшедшее.
Он совершенно не знал поместья, и у него не было карты, но, даже если бы она у него была, он не стал бы в нее заглядывать. Джон хотел подумать, а в таких случаях он всегда шел куда его вели собственные глаза. Утром он позвонил старой приятельнице, которая работала на факультете патологии в Королевском медицинском центре в Ноттингеме, и попросил ее о небольшой услуге; и вот, перед самым его уходом, она ему перезвонила, и теперь у него появилась новая тема для размышлений.
По чистой случайности он снова оказался возле того места, где был найден младенец. Там по- прежнему стояла палатка, вокруг которой тянулась желтая пластиковая заградительная лента. Место и без того выглядело унылым, а теперь оно было отмечено безысходной скорбью, которую Айзенменгер ощущал чуть ли не физически. И хотя костей здесь уже не было, зато продолжал витать призрак; старый друг и противник Айзенменгера – смерть – уже явилась на зов.
Айзенменгер был вежливым человеком и не хотел расстраивать особу, почитавшую его своим спутником. Он опустился на ствол дерева и взглянул на трепетавшую от ветра полицейскую ленту.
Ну-с…
Перед ним было несколько не связанных друг с другом событий…
И все же Айзенменгер ощущал за всем этим некое единство, контуры которого, однако, были неясны.
Он чувствовал, что здесь произошло нечто чудовищное, хотя и не знал, что именно.
Однако он собирался это выяснить.
Три смерти.
За исключением той…
Он убедил себя в том, что смерть Альберта Блума была случайностью, ничем, кроме места происшествия, не связанной с прискорбным уходом Уильяма Мойнигана из этого мира.
Огонь был жадной субстанцией, пожиравшей все без остатка, а потому он являлся очень эффективным орудием убийства.
Айзенменгер не мог доказать что-либо, а потому оставалось руководствоваться единственным принципом: в отличие от остальных трупов, сгоревшие тела следовало рассматривать как результат насильственной смерти, пока не доказано обратное. А обратного в случае Уильяма Мойнигана еще никто не доказал.
Таким образом, он имел дело с одной предположительно насильственной смертью, одной смертью, скорее всего, ставшей следствием самоубийства, и одной смертью, происшедшей много лет назад.
