До Айзенменгера донеслось тяжелое дыхание, а потом какой-то свистящий звук, слово, которое он не смог разобрать. Говорить он не мог, так как рот у него по-прежнему был зажат. Пошевелить головой он тоже не мог, так как та была настолько сильно прижата к бетону, что скрежет отдавался в костях черепа. Единственное, что он мог, это попытаться схватить руку, которая вместе со зловещим лезвием приближалась к его горлу.
Каллен замедлил шаг. Что этот болван там делал? И где был второй?
И в этот момент он понял, чем занимался склонившийся над водой человек — он что-то запихивал под воду. А затем Каллен покрылся холодным потом, потому что догадался, что это было.
На его глазах топили человека.
Он открыл было рот, набрал в легкие воздуха и собрался закричать, чтобы застигнуть преступника врасплох, но что-то его остановило.
Он заметил яркий серебристый блеск, двигавшийся над водой, ему стало страшно, и он бросился вперед.
Айзенменгер вцепился в руку, но с таким же успехом он мог бы попытаться остановить поршень паровоза. Лезвие ножа продолжало приближаться. Несмотря на ограниченные возможности, он попытался отодвинуть голову, но эта попытка оказалась бесплодной.
Нож надрезал кожу и начал углубляться.
Теперь Деннис Каллен руководствовался лишь дерзким безрассудством. План его действий был прост, и он прекрасно его осуществил. Он с разбегу набросился на склонившегося человека и повалил его наземь.
Позднее он вспоминал, что столкновение с этим типом напоминало удар о кирпичную стену, однако он добился желаемого результата. Человек потерял равновесие, скатился вниз и упал в воду.
Освобождение Айзенменгера произошло мгновенно. Лезвие отскочило в сторону, сделав рваный порез под его нижней челюстью, и исчезло. Он погрузился под воду, одновременно услышав приглушенный всплеск справа, и почувствовал, что захлебывается в грязной речной воде — грудь у него сдавило, а в животе начало нарастать чувство тошноты. Он замолотил руками и, откашливаясь, всплыл на поверхность. Почти сразу он увидел протянутую руку и услышал хриплый голос:
— Вылезайте. Быстрее!
Айзенменгер дрожал от холода — он промок до нитки, разрез на горле болел и пульсировал. Он сидел за обеденным столом Денниса Каллена и пил горячий шоколад, отвечая на вопросы констебля Фишера, а его спаситель сидел напротив с нахмуренным видом.
— Вы уверены, что это был Мартин Пендред?
— Нет, я не могу в этом поклясться, — покачал головой Айзенменгер.
Фишер почесал бровь карандашом.
— Но ведь вы сказали…
— Мне показалось, что это Пендред. Но я не могу утверждать это с уверенностью… Я не встречался с ним четыре года, да и тогда, во время суда над его братом, я видел его лишь мельком. Однако этот человек был похож на Мелькиора.
Фишер достал папку и вынул из нее фотографию.
— Это он?
Айзенменгер кивнул, к вящему удовлетворению Фишера, тут же занесшего это показание в свой блокнот.
— Где вы его увидели?
— На Макардл-стрит.
— И последовали за ним к реке?
Айзенменгер помедлил, прежде чем дать утвердительный ответ. Более опытный или более проницательный следователь заметил бы это, но Фишер не мог похвастаться ни тем ни другим.
— Где он на вас напал.
— Страшное зрелище. — Мнение мистера Каллена было выслушано с вежливым интересом, но записывать его констебль Фишер не стал.
— Интересно, а зачем он на вас набросился? — Фишер снова почесал бровь карандашом.
Айзенменгер пожал плечами:
— Наверное, ему не понравилось, что я за ним иду.
Фишер задумался и счел это вполне вероятным, что и подтвердил медленным и серьезным кивком.
— Ну, я думаю, пока мы можем этим ограничиться, доктор Айзенменгер, — промолвил он.
Айзенменгер допил шоколад и поставил кружку с изображением Уинстона Черчилля на стол.
— Прекрасно, — устало произнес он. Фишер поднялся:
— Вам придется сделать официальное заявление. Вы сможете завтра зайти в участок?
— В какое время?
— Когда вам будет удобно.
— А я? — Деннис Каллен явно был обижен выказанным ему пренебрежением.
— А что вы? — Констебль Фишер проявил полное отсутствие дипломатической гибкости.
— А от меня вы не хотите получить официальное заявление?
Первым желанием Фишера было отказаться от этого предложения, однако предусмотрительность взяла в нем верх. Благодаря работе с Гомером он усвоил, что документальных свидетельств много не бывает.
— Да, — нехотя согласился он. — Пожалуй, вы тоже можете сделать заявление.
— Я благодарю вас за то, что вы сделали, мистер Каллен, — добавил Айзенменгер, еще больше увеличивая удовольствие последнего. — Я понимаю, что мне никогда не удастся отблагодарить вас в полной мере.
Айзенменгер встал, и это движение заставило его снова ощутить, насколько мокра его одежда. Полотенце, на котором он сидел, промокло насквозь.
— Может, я подвезу вас, доктор Айзенменгер? — предложил Фишер.
— Если хотите, можете переночевать здесь, на диване, — вставил хозяин.
Но, как ни соблазнительно было это предложение, Айзенменгер отказался. Кроме того что он был мокрым, у него болела грудь, и он хотел остаться один. И мистер Каллен неохотно отпустил его вместе с Фишером.
Его машина находилась в нескольких кварталах от этого места, и, когда Фишер довез его до нее, он сел за руль и направился к дому. Он решил, что Елену лучше не беспокоить.
Его волновало несколько вещей, происшедших за этот вечер. Во-первых, что делал Пендред у дома Елены, когда он его встретил? У него был такой вид, словно он следил за ним, хотел к нему подойти, но с какой целью? Чтобы наброситься на него, как он и сделал под мостом? А если так, то зачем ему это было нужно?
Может, он хотел отомстить? Айзенменгер сыграл не очень значительную роль в осуждении его брата, и тем не менее он внес свою лепту. Однако он был уверен, что занимал отнюдь не первую строку в списке для отмщения.
К тому же было что-то странное в том, что сначала Мартин пытался к нему подойти, а затем бросился прочь. С чем это было связано?
Он покачал головой и вздохнул. Перед ним стояло слишком много противоречивых вопросов.
Он свернул к своему дому, остановился и вышел из машины. Но стоило ему вставить ключ в дверной замок, как в голове возник новый вопрос, не менее обескураживающий. Что за слово прошептал ему на ухо Пендред, когда держал его за голову, намереваясь перерезать ему горло?
Он чувствовал, что это было что-то очень важное, но, сколько он ни старался, в памяти его ничего не
