Дело Стоунекса всю жизнь не шло у меня из ума, но еще несколько месяцев назад я не подозревал, что когда-либо получу новые сведения, а тем более обнародую те, которые хранил от всех в тайне. Цепочка событий, приведшая к раскрытию истины, началась со статьи в «Дейли мейл», хотя сама статья не содержала в себе ничего, кроме сплошной лжи. Публикация была приурочена к кончине профессора Куртина; журналист воспользовался тем, что доброе имя покойников дозволено чернить безнаказанно. С самого дня убийства мистера Стоунекса не было недостатка как в дичайших версиях, так и в клеветнических измышлениях по адресу различных участников событий. Странность этой статьи заключалась в том, что автор, не зная, жив ли еще Остин Фиклинг, просто-напросто полностью исключил его из своих рассуждений, продемонстрировав тем самым крайнюю степень трусости и беспринципности.
Заметка была озаглавлена « Разоблачение турчестерского заговора». Прежде всего автор заявлял, будто с самого начала циркулировали слухи, что доктор Куртин тем или иным образом был замешан в деле об убийстве. Никому до этого всерьез не приходило в голову, что доктор Куртин лгал, хотя жертвой обмана его считали многие. Согласно журналисту, теория о таинственном брате, выдвинутая доктором Курти-ном на дознании, являлась намеренным искажением истины. Бредовая идея автора заключалась в том, что доктор Куртин якобы сам забил до смерти мистера Стоунекса, когда пришел к нему на чай, а затем несколько часов перерывал дом в поисках денег и ценных бумаг. Таким образом, писал автор, молодой врач был прав, утверждая, что ко времени осмотра тела мистер Стоунекс был мертв уже несколько часов.
Зная, что эта идея не имеет ничего общего с действительностью, я все же не поддался искушению обнародовать сведения, которыми располагал сам. Тем не менее я позволил себе послать издателю газеты краткое письмецо; пояснив, что учился тогда в школе и был шапочно знаком с мистером Стоунексом, я указывал на обстоятельство, которое в прах разбивало все доводы автора статьи. А именно: в день убийства вместе с доктором Куртином в новом доме настоятеля находился и Остин Фиклинг, причем на дознании эти двое противоречили друг другу. Таким образом, участие доктора Куртина в заговоре практически полностью исключалось. Письмо было опубликовано, и последовал обмен мнениями. Именно вследствие этой публикации мисс Нейпир, автор книги, изданной затем под названием «Турчестерская тайна», обратилась ко мне через несколько лет с просьбой о помощи.
Старый джентльмен не представлял себе, как поддерживало меня воспоминание о его доброте в последующие недели, когда все мои беды, казалось, удвоились. Я не зна прежде, что такое английская зима, а в тот год она выдалась суровой, с продолжительными морозами и плотным, удушающим туманом. Нам, в нашей огромной спальне в старой привратницкой, приходилось разбивать утром лед в ведрах, чтобы умыться. Хотя мы затыкали щели в окнах тряпками, ночами через них утекало последнее тепло, и мы, под нашими тонкими одеялами, часто не могли заснуть. Я страдал от озноба, без конца кашлял и хлюпал носом.
Близилось Рождество, и меня все больше и больше удручала перспектива провести его одному в старинном здании. Мы, мальчишки, часто пугали друг друга рассказами о духах, там обитавших; и в самом деле, с лестницы ночами доносился скрип, словно кто-то пробирался в пустующую чердачную комнатку под самой крышей. Среди учеников из поколения в поколение передавалась повесть о призраке – призраке каноника из старых времен, – который неизвестно зачем прокрадывался ночами на чердак. Много раз я лежал ночью без сна и слушал шаги привидения. Даже в окружении спящих товарищей я чувствовал себя при этом неуютно. Страшно было и подумать о том, чтобы на десять дней рождественских каникул остаться с этими звуками наедине. Особенно после того, как я заподозрил, что иной раз по лестнице и в самом деле кто-то поднимается. В день Рождества (в том году он выпал на воскресенье) все другие хористы после второй утренней службы должны были отправиться домой, а я – остаться в одиночестве. Правда, предполагалось, что за мной будут присматривать директор и его жена, но оком не только недоброжелательным, а еще и нетрезвым. Я опасался, что доктор Шелдрик принудит меня провести праздник с ним – только фотографий по причине холода делать не будет.
Потому я так и дорожил дружбой с мистером Стоунексом. Нашелся взрослый человек, который ценил меня самого по себе, ничего от меня не желая, – и это придавало мне значимость в собственных глазах. И совсем уж переполняло меня гордостью то, что нашу дружбу нужно было хранить в тайне. Я думал об этой дружбе перед сном, держался за нее, как за волшебный талисман. Мне было известно нечто, о чем другие мальчики не подозревали. О чем не догадывались даже учителя. (Я привык держаться за свои секреты, возможно, чересчур привык. Привычка молчать сделалась моей второй натурой.) Я рисовал себе картины, как старый джентльмен объявляет меня своим приемным внуком и забирает из школы к себе в дом. Но это были пустые мечты, а реально можно было надеяться на то, что он пригласит меня к себе на рождественский обед.
В четверг накануне Рождества я с еще одним хористом возвращался к себе после утренней репетиции. Всю предыдущую ночь шел снег – зрелище для меня необычное, поскольку я никогда его прежде не видел. Я был погружен в собственные мысли, напуганный объявлением, которое сделал во время репетиции хормейстер, и заметил старого джентльмена (он, вероятно, направлялся в банк), лишь когда нас разделяло каких-нибудь несколько шагов. Внезапно мистер Стоунекс окликнул меня по имени. Второй мальчик, шагавший впереди, из любопытства обернулся; в тот же самый миг я заметил молодого мистера Куитрегарда, который, как обычно в это время по четвергам, шел открывать библиотеку.
Мистер Стоунекс спросил, не приду ли я к нему на рождественский обед. Потом добавил:
– Вы ведь не видели еще мои карты? Сегодня днем я должен получить замечательный старый атлас; если вы у меня будете, я вам его покажу.
– Я бы очень хотел, сэр. Когда?
– Сегодня днем, – отозвался он.
Его слова были двусмысленными, но мне так хотелось получить приглашение на этот день и прогулять вторую репетицию, что я истолковал их в свою пользу. В душе я подозревал, что атлас будет доставлен сегодня, а посмотреть на него я смогу в Рождество, и таким образом приглашение это являлось не более чем выдуманным предлогом, чтобы пропустить репетицию. Однако положение мое было отчаянным, и я ухватился за соломинку.
Мисс Нейпир послала мне письмо с просьбой помочь ей в работе над книгой четыре года назад, как раз когда над Европой начала сгущаться черная тень, которая ныне только-только успела рассеяться. Я отказался. Не потому, что не испытывал интереса, – напротив, не проходило дня, чтобы я не вспоминал, с болью в душе, бедного Перкинса. Знаменитый комплект ключей от дома мистера Стоунекса, наделавший в свое время так много шуму, долгие годы находился у меня на столе, где я созерцал их каждый день. Эти ключи служили ответом на вопрос, как убийца выбрался из дома, оставив двери закрытыми, и потому делали бессмысленными любые споры о виновности или невиновности Перкинса.
Ничего этого я мисс Нейпир объяснять не стал, а написал только, что много лет назад принял решение не обнародовать по этому делу никаких не известных публике сведений. Однако тон ее письма, откровенный и дружелюбный, располагал к себе, и я предложил дать мне на просмотр готовую рукопись, чтобы очистить ее от фактических ошибок, какими пестрела вздорная газетная статья. Я совершенно недвусмысленно оговорил, что воздержусь от советов по поводу каких бы то ни было предположений, сделанных автором книги. Мисс Нейпир поблагодарила меня и приняла эти условия. Таким образом, через несколько месяцев я получил рукопись «Турчестерекой тайны» и сделал несколько фактических поправок, о
