книгу, в котором было пять миниатюр; он не хотел поднимать из-за этого шум, но настоятель уперся и потребовал вызвать полицию.
– Ничего себе, не вызывать полицию! – вмешалась миссис Систерсон.– Миниатюры, должно быть, стоят уйму денег.– Ее муж улыбнулся.
– Вспомни, дорогая, что у доктора Шелдрика немалое состояние. То, что для нас уйма денег, для него пустяк.– Он обратился ко мне: – Он состоит в родстве с одним известным герцогским домом.
– О чем не устает нам напоминать, – беззлобно вставила жена.
Я поймал взгляд миссис Локард и понял, что ей тоже смешна эта смесь дурновкусия с наивностью и она с трудом прячет улыбку.
– Известно ли, когда в точности было совершено ограбление? – спросил я.
– Доктор Шелдрик сказал офицеру полиции, что уже несколько дней не подходил к секретеру и, соответственно, точное время кражи установить невозможно. Экономка, однако, с уверенностью утверждала, что в тот же вечер тщательно осматривала комнату и ничего необычного не заметила.
– Что думает полиция: виновен кто-нибудь из слуг или во время приема в дом проник посторонний?
– Доктор Шелдрик непреклонно стоит на том, что слуги вне подозрений. Они все работают у него уже многие годы. А полицейский сержант говорит, что незаметно пробраться в дом во время приема тоже было невозможно: всюду кишмя кишели гости и прислуга.
Я усмехнулся:
– Тогда остаются только гости.– Доктор Систерсон взглянул на миссис Локард, и я поспешно добавил: – Я конечно же шучу. Понятно, это были друзья и коллеги доктора Шелдрика.
– Да, – подтвердила миссис Локард.– Среди гостей были только каноники и служащие собора и их жены.
– В таком случае очевидно, что никто из них ничего подобного совершить не мог.
– Да-да, – осторожно высказался доктор Систерсон.– Трудно поверить, чтобы кто-то из них пошел на такой риск ради серии миниатюр.
– Значит, это посторонний, – предположила миссис Локард, – хотя одному богу известно, как он умудрился пройти незамеченным.
– Загадочная история, – задумчиво проговорил доктор Систерсон. – Сержант собрал всех нас в приемной и спрашивал, не заметил ли кто-то чего-нибудь подозрительного. Разумеется, никто не отозвался.
– Мистер Эпплтон очень разозлился, правда, Фредерик? – Произнося это, миссис Систерсон не отводила глаз от личика ребенка.
– Директор школы церковного пения, – пояснил ее муж.– Он несколько раскипятился и спросил сержанта, не подозревает ли он одного из нас. Не то чтобы он это наотрез отрицал. Тогда мистер Слэттери указал, что ни у кого нет при себе такой громоздкой вещи, как сверток с миниатюрами.
– Какой он странный, этот мистер Слэттери, – безмятежно бормотала миссис Систерсон, улыбаясь ребенку. – Он даже предложил сержанту обыскать его.
Супруг кивнул.
– И он был совершенно прав. Не приходилось сомневаться, что громоздких предметов никто на себе не прятал.
– Какое необычное происшествие, – заметил я.
– История казначея Бергойна еще необычней.– Доктор Систерсон рассмеялся.– Горю нетерпением услышать, что о ней говорит доктор Шелдрик.
– Полагаю, для уважаемой госпожи она не представит интереса...
– Напротив, – возразила миссис Локард.– Мне очень любопытно. А кроме того, перед Рождеством самое время рассказывать истории у камелька.
Миссис Систерсон ненавязчиво ее поддержала, молоденькая служанка отвела в постель старших детей, младшие уснули на руках у матери и миссис Локард, и мне оставалось только приступить к краткому пересказу первой главы прочитанного мною сочинения.
Положив на колени рукопись доктора Шелдрика, чтобы было удобно время от времени в нее заглядывать, я начал:
– Это история о том, как вражда между каноником-аристократом и простым мастеровым повлекла за собой гибель их обоих. Каноник-казначей Бергойн был убит, согласно доктору Шелдрику, так как собирался разоблачить очень тяжкое преступление, хранившееся в тайне. Он встретил свой конец во время большой бури, которую вспоминают до сих пор, так как в ту ночь упала колокольная башня над главными воротами Соборной площади, – поистине чудо, что при этом никого не убило.
– Верно, – подтвердил доктор Систерсон.– Простите, что на секунду вас прервал. Но буря обрушила и часть другого здания на Верхней Соборной площади, и тут, к сожалению, без жертв не обошлось. Доктор Шелдрик упоминает об этом?
– Нет.
– Прошу прощения. Пожалуйста, продолжайте.
– Уильям Бергойн – одна из наиболее крупных фигур в истории собора. Он сделался каноником- казначеем в тридцать три года, и если этим выгодным назначением в столь молодые лета он был обязан, вероятно, своей учености и семейным связям, то сделаться в последующие десять лет самым влиятельным человеком в капитуле ему помогли, несомненно, ум и сила воли. Это был блестящий талант, проявлявший себя не только в науке (он изучил в Кембридже греческий, древнееврейский и древнесирийский языки), но также в практической и политической области. Кроме того, он был честолюбивой и упрямой личностью, с
