Берия давно искал случай подставить Анастасу подножку, но повода всё не подворачивалось. И вдруг удача сама свалилась прямо в руки.
6 июня, сразу по приезде в Кремль, Берия связался по телефону с Микояном:
— Приветствую тебя, Анастас.
— Здравствуй, Лаврентий.
— Как дела, как успехи?
— Спасибо. Работаем. Неразрешимых проблем нет, но забот хватает. А у тебя что творится?
— Тоже трудимся. Кстати, есть небольшое дело. Не выкроишь для меня сегодня часик?
— О чём разговор… Заходи хоть сейчас.
— Не могу. Важные дела. А, если тебе удобно, в 18.00 неплохо бы встретиться.
— Буду ждать.
Положив трубку, Микоян задумался:
«Берия звонил неспроста. Вслед за этим звонком, 'ни о чём', должен последовать подвох. Но какой?… Надо догадаться! И встретить его во всеоружии»…
Но сколько он ни пытался понять причину непрошеного визита хищного Лаврентия, на ум ничего существенного не приходило.
«Ладно, осталось недолго. Посмотрим, с чем он пожалует», — решил член ГКО и занялся текущими делами.
Однако Берия пожаловал не «с чем», а «с кем» — он вошёл в микояновский кабинет в сопровождении главного чекиста страны Меркулова. Ничего хорошего это не предвещало, и Анастас Иванович внутренне напрягся, поняв, что предстоит неприятный разговор.
Нежданные визитёры вежливо поздоровались и уселись в посетительские кресла.
— …Чаю? Бутерброды?
— Чайку можно. Ты как, Всеволод?
— С удовольствием, — поддержал шефа Меркулов.
Микоян распорядился об угощении. Когда его подали и официантка закрыла за собой дверь, он, оставаясь внешне спокойным, спросил:
— Ну-с, чем обязан?
— Видишь ли, Анастас… есть серьёзный разговор.
— ?…
— Ты слышал, что третьего дня натворил сын Шахурина?
— Конечно. — Проницательный Микоян сразу догадался, что к событиям причастен кто-то из его детей, учившихся в одной школе с погибшим.
В этой ситуации брать на себя лидерство в беседе с двумя стервятниками смысла не имело, и Анастас Иванович предпочел молчать до следующего хода противника.
Отпив из стакана глоток, Берия поставил его на стол и сказал:
— Знаешь Анастас, у следствия есть веские подозрения, что Шахурин-младший убил дочь Уманского и потом застрелился сам из «вальтера», принадлежащего твоему сыну Вано. Дело это бытовое, но в высшей степени неприятное… Мы не хотим преждевременно поднимать шум. Есть малая вероятность, что оперативная информация неверна. Поэтому просим помочь прояснить ситуацию… Хорошо бы ты сейчас пригласил парня сюда, и мы, в твоём присутствии, задали ему ряд вопросов.
В течение монолога Лаврентия на лице Микояна не дрогнул ни один мускул, однако на душе стало тошно и тревожно:
«Несомненно, Берия уверен в причастности мальчика к печальным событиям, иначе не завёл бы такой разговор».
Ничего не оставалось, как принять навязанные условия.
— …О чём говорить. Мы просто обязаны сделать, как ты предложил. Я немедленно пошлю машину за Ваней.
— Не надо. Мы не сомневались в твоём согласии — автомобиль уже стоит под воротами твоей дачи, и наши люди ждут у коменданта звонка. Если распорядишься, через полчаса сына привезут сюда.
Микоян связался с загородным домом и попросил к телефону Ваню. Когда тот взял трубку, Анастас Иванович спокойно сказал:
— Быстро оденься по-городскому и пойди к коменданту — там ждёт машина. Она доставит тебя в Кремль — ты срочно нужен.
Только отец закончил говорить, подросток понял всё — последние двое суток он с ужасом ждал именно этого звонка.
Комендант дачи, капитан госбезопасности Василий Даранов, подвёл парня к чёрной «эмке». Как только Ваня устроился на переднем сидении, машина сорвалась с места, устремившись к Москве.
Некоторое время собеседники сохраняли молчание. На Микояна нахлынули воспоминания. Однажды в этом кабинете Берия уже проводил тяжёлый разговор-допрос. Абсолютно непостижимым образом та история тоже касалась наркома авиационной промышленности и самоубийства…
Это произошло в начале сорокового года. Лаврентий Берия, почти два года пребывавший на посту главы НКВД, в состав которого тогда входила и госбезопасность, уже успел расправиться и с предшественником Ежовым, и почти со всей верхушкой «ежовских» органов. Террор вроде бы пошёл на убыль, но тут совершенно неожиданно топор оказался занесён над семьёй члена Политбюро Лазаря Кагановича. Его старший брат, Михаил Моисеевич Каганович, тоже был не последним человеком в СССР — это он занимал должность наркома авиационной промышленности до Алексея Шахурина.
Хотя шквал арестов чуть схлынул, чекисты по-прежнему боролись с «вредительством», подводя под это преступление любую ошибку в расчетах, технологии или изготовлении продукции. Особое значение придавалось военной технике — выявленные «вредители», окопавшиеся в оборонных отраслях, всё так же бесследно исчезали в пыточных Лубянки.
На испытаниях новой модели разбился самолёт, и НКВД занялся расследованием происшествия. Показания давали два арестованных руководителя номерного завода, выпустившего опытный экземпляр. После непродолжительного пребывания во внутренней тюрьме НКВД они начали дуэтом обвинять наркома Михаила Кагановича, якобы завербовавшего их в антисоветскую вредительскую организацию и приказавшего выпускать брак. Михаилу Моисеевичу показали протоколы допросов. Он завизжал: «Клевета!» Доложили Сталину. Вождь поднял вопрос в тесном кругу. Лазарь Каганович, ветеран Политбюро и младший брат Михаила, главный железнодорожник страны и отец метрополитена, сидел на заседании — ни жив ни мёртв. Изображая справедливого арбитра, Хозяин попросил и его оценить ситуацию. Лазарь Моисеевич обладал огромным опытом пожирания себе подобных, умело добивая оступившихся коллег, но в данном случае жертвой становился его старший брат, и это был набат, возвещавший, что следующим падёт сам Лазарь. Трезво оценив ситуацию, Каганович стал настаивать на аресте ближайшего родственника, но Рефери возразил:
— Не упорствуй, Лазарь. Зачем торопиться? Арестовать Михаила мы всегда успеем. А если он вдруг не виноват?… Твой брат работает давно, и до сих пор к нему серьёзных претензий не возникало. Давайте лучше организуем наркому очную ставку с обвиняемыми в присутствии уважаемых свидетелей. Там и станет ясно — кто лжёт?
Так и порешили. В комиссию включили Анастаса Микояна и Лаврентия Берию. Очная ставка проходила в кабинете Микояна. Туда доставили заключённых. Туда же, пока ещё без конвоя, пришёл и Михаил Каганович. Схватка оказалась непродолжительной — арестованные вдвоем навалились на авиационного наркома. Тот пробовал сопротивляться: повышал голос, орал, что это бред, что сгноит лжецов на Колыме… Но стойкость и численный перевес нападавших выбили почву из-под ног Кагановича- старшего. Поняв, что проиграл, Михаил Моисеевич взял паузу и спросил хозяина кабинета, где здесь туалет. Анастас Иванович показал рукой на дверь в комнату отдыха. Побеждённый в неравной схватке исчез за ней, но пользоваться удобствами не стал — он достал ещё не отобранный наган и свёл счеты с жизнью. Его остывающее тело втащили назад в кабинет и положили на ковёр, вскоре покрывшийся багровыми пятнами
