Отшвырнув босой ногой служанку, Эржбета хлопала в ладоши – и в дверях появлялись люди, они волокли служанку из комнаты, и девушка с удовлетворением вслушивалась в ее затихающий крик.
Истязание слуг стало для Эржбеты излюбленным времяпровождением. Ей, если можно так выразиться, повезло, что муж оказался наделен от природы едва ли не большей жестокостью, чем она сама: он сам придумывал изощренные пытки для тех, кто был виновен в плохом исполнении своих обязанностей, кого подозревали в краже, измене. Подозреваемым клали на ладонь раскаленную монету, под ногти загоняли булавки и гвозди, летом некоторых несчастных обмазывали медом и бросали в лесу, зимой – обливали водой, оставляя замерзать у ворот замка. Подобные забавы супругов нагоняли страх на всю округу, хотя и не были в те времена чем-то из ряда вон выходящим, право господ казнить и миловать казалось таким же незыблемым, как божье право, каждый, как на добычу червей, смотрел на свою бренную плоть, и обезображенные тела слуг выбрасывались за ворота едва ли не в каждом замке Словакии…
Год, два, пять… Десять. Время текло пусто и бессмысленно, как вода сквозь пальцы. Вдали от замка и любимой жены, во время одного из военных походов, умер муж. В те годы молодые вдовушки, следуя примеру развращенных королевских дворов, принимали у себя любовников практически открыто. Последующие за смертью графа Надашди тринадцать лет прошли для прекрасной вдовицы в веселых утехах. Сколько их, прекрасных молодых людей, в барсучьих султанах, на великолепных скакунах, с неприкрытым желанием обладать Эржбетой в горящих глазах, прошло через ее спальню? Она не считала.
Но когда топот копыт коня очередного любовника затихал на ведущих в горы дорогах, графиня, разглядывая в глади венецианского зеркала свое прекрасное лицо, не могла отделаться от мысли: еще год, еще два. Еще пять. А что потом? Красота ее увянет, как это случилось с ее матерью, с ее старшей сестрой – когда-то и они считались первыми прелестницами Трансильвании. Многие ли готовы увидеть теперь в седовласой женщине с изуродованными артритом руками и тяжелым взглядом выцветших глаз первую красавицу здешних мест?
«Если хотите привязать к себе любовника навечно, возьмите черную курицу и бейте ее до смерти белым тростником. Смешайте кровь с лягушачьими мозгами и поставьте сушиться в печь в полночь Святой Пятницы. До захода солнца выдерните три волоса у любимой особы и перевяжите ими яблоко, начиненное высохшей кровью черной курицы, каковое яблоко дайте съесть возлюбимой вами особе…»
В замке было полно книг и свитков с советами, подобным этому. Все они обещали вернуть любимого, но не гарантировали вечной молодости и красоты! А между тем именно уходящая юность заставляла Эржбету часами просиживать у зеркала. Со страхом вглядывалась она в еле заметные морщинки, которые стали собираться у глаз. В лиловатые тени под глазами, которые теперь не проходили с утра до самого обеда. Рассматривала бледную кожу щек – теперь на них приходилось накладывать румяна.
В дверь просунулась смазливая мордочка горничной:
– Гости уже в замке, госпожа. Разрешите причесать вас?
Эржбета молча поставила зеркало обратно на столик. Холодеющими от страха руками (крутость нрава графини была хорошо известна) молоденькая Берта распустила прекрасные черные волосы и принялась водить по ним щеткой.
Неосторожное движение – Берта дернула щеткой резче, чем требовалось, чтобы разобрать несколько спутавшихся у корней волосков.
И тотчас же ее щеку обожгла крепкая оплеуха:
– Ты что, корова?! Забыла, к кому прикасаешься, дрянь?!
Из разбитого носа служанки фонтаном брызнула кровь. Вставая с места и одновременно с отвращением стряхивая с рук попавшие на них теплые капли, Эржбета машинально снова бросила взгляд в зеркало. Несколько красных крапинок оказалось на щеке, графиня стерла их платком. Но… что это? Показалось ей или нет, но кожа на лице как будто наполнилась новым, нежным сиянием. Или в этом оптическом обмане виновен луч закатного солнца, скользнувший в окно и прикоснувшийся ко все еще прекрасному лицу графини последним, прощальным поцелуем?
«Кровь красивых молодых девственниц, собранная в чане для купания, в полночь, во время черной мессы, приобретает силу небывалую…» – смутно вспомнились ей не строчки древних свитков с заклинаниями и советами по ворожбе, а бормотания старой няньки, выжившей из ума старухи, которая доживала остаток дней на покое в графском доме за то, что когда-то, пятьдесят лет назад, спасла молодому господину Надашди жизнь, не позволив спящему младенцу свалиться в камин.
Кровь! Девственниц!
Это была идея…
Рыбаки все чаще и чаще доставали из окрестных рек обескровленные тела молоденьких девушек. Следы находок тянулись к Чахтице. Поначалу находить живой материал для возвращения себе молодости было легко: крестьяне прозябали в нищете и охотно продавали дочерей «в услужение», искренне уверенные в том, что на барском дворе их чадам будет гораздо лучше, чем дома. Но вскоре иллюзии развеялись, и нарочным графини приходилось искать кандидаток на умерщвление там, где еще не знали о ее страшных забавах.
В Чахтице Эржбета лично истязала девушек: мучила долго, убивала неторопливо, с чувством, до последней капли сцеживая драгоценную кровь девственниц. Вера в то, что кровяные ванны помогают сохранить молодость, превратилась у Эржбеты в навязчивую идею.
И вскоре это перестало быть тайной. После того как священник из Бешкова отказался отпевать сразу девять покойниц, которые погибли в графском поместье якобы в результате несчастного случая, родственники графа Надашди – правда, целью их была вовсе не защита простолюдинов, а намерение наложить руку на богатейшие имения Эржбеты, доставшиеся ей от мужа, – обратились к властям.
В Братиславе начались парламентские слушания. Оказалось, что за тридцать пять лет безнаказанной деятельности графиня Батори-Надашди совершила 650 убийств. Из-за опасения народных волнений слушания проходили в закрытом режиме. На суде в качестве главного доказательства вины Эржбеты- подследственной фигурировал ее дневник с описанием сотен садистских убийств.
Последние слова судьи, обращенные к Эржбете, запомнили все: «Ты есть дикий зверь, Эржбета. Тебе будет оставлено несколько месяцев жизни для мучительной смерти. Ты недостойна дышать свежим воздухом и созерцать Свет Божий. Посему ты навеки исчезнешь из этого мира. Тени окутают тебя, и будешь ты оплакивать нечестивую жизнь свою».
…Поздней осенью пятидесятилетнюю графиню замуровали в башне замка Чахтице, оставив лишь узкую щель для передачи пищи. Здесь она прожила три с половиной года.
14 августа 1614 года один из тюремщиков, желавший своими глазами посмотреть на чудовище, заглянул в щель и увидел на полу бездыханное тело. Так закончилась нечестивая жизнь Эржбеты Батори. Говорят, что по ночам из проклятого замка доносятся ужасные стоны и крики о помощи, а по бесконечным темным анфиладам ходит, ходит и не находит себе покоя закутанная в красный саван фигура белокожей женщины с длинными черными волосами…
– Вениамин! Какой ужас! – вскричала Мамона, когда отчим закончил рассказ.
– Это я еще очень многое смягчил, – заметил дядя Веня. – Но раз мальчику надо для работы…
– Станислав! Это что, тема твоего нового задания?! Откажись немедленно! Неужели газетам больше нечего писать? Некрофилия! Кошмар! Неужели трудно писать о чем-нибудь другом? Более эстетичном?
Чуть наклонившись к Мамоне, я похлопал ее по колену:
– Таковы суровые законы журналистики. Битва за тираж. Люди все реже читают газеты, если их страницы не оставляют крови на пальцах. Не бери в голову, родная.
– Но ведь это… Это происходило четыреста лет назад!
– Ну, не так уж много в головах людей с того времени изменилось.
– Кошмар! Станислав, тебе надо менять работу!
Отчим снял очки и положил их на кожаный переплет книги. Рука у него слегка дрожала.
– Оставь ребенка в покое, моя дорогая. Новое время, новые пристрастия, жесткая жизнь. Нам этого не понять. А знаете что? У меня идея. Давайте играть в шахматы и беседовать. Как в старые добрые времена…
Подтянув с плеч на исхудалые руки концы шали (она мерзла, хотя в кухне было очень тепло, почти
