— В этом, я полагаю, и есть причина обвинения в государственной измене, — говорит он. — Ему и не надо провозглашать, что он из царского рода Давидова. Достаточно сказать, что он — Избранный, а остальное само собой разумеется. И Пилат может делать выводы о том, что он планирует низвергнуть Рим и стать нашим царем.
Мое сердце замирает. Шимон прав, я понимаю это. Государственная измена по отношению к Риму — очень скользкое обвинение. Его можно выдвинуть во многих случаях, начиная от оскорбления римского центуриона и заканчивая военным походом на Рим… или провозгласив себя царем, тем самым нарушив божественное право Тиберия Цезаря.
Шимон садится.
— Иехошуа бен Пантера, желаешь ли ты дать отвод свидетелю, либо задать ему встречный вопрос? — спрашивает Каиафа.
Иешуа хранит молчание.
— Охрана, уведите этого свидетеля и выведите вперед Делоса, сидонийца, — приказывает Каиафа.
Мужчина сам выходит вперед, не дожидаясь, пока его выведут охранники. Их такое поведение явно не радует, и они бросаются следом за ним. Делосу на вид лет двадцать пять, у него вытянутое худое лицо и блекло-золотистые волосы. На нем коричневая римская туника и белый гиматий.
— Я Делос, — говорит он, становясь перед Каиафой. — За давай свои вопросы.
Каиафа жестом, показывает охранникам, чтобы они немного отошли назад.
— Ты сказал стражникам, что прибыл сюда из Сидона со своей больной дочерью. Это…
— Да, — отвечает он. — Моя дочь была одержима тремя демонами. Я пришел, чтобы умолять Иешуа бен Пантеру изгнать их.
Йоханан поднимает руку, и Каиафа кивает ему.
— Ты когда-нибудь видел, чтобы он говорил с зелотами? — спрашивает он.
— Нет.
К допросу подключается Каиафа.
— Он изгнал демонов из твоей дочери? — спрашивает он.
— Да, первосвященник. Моя дочь здорова, впервые за шесть лет ее жизни.
— Ты когда-нибудь слышал, чтобы он говорил о том, что римские власти должны быть низвергнуты силой?
Сидониец открывает рот, чтобы ответить, и задумывается.
— Настаиваю, чтобы ты отвечал правдиво, — добавляет Каиафа.
— Я слышал, как он сказал, что принес не мир, но меч, — неуверенно говорит Делос. — Но я думал, что это означает…
— Думаю, все мы знаем, что это означает, — тихо произносит Анна, вставая на другом конце зала.
Делос в отчаянии глядит на Иешуа.
— Этот человек творит чудеса силой Божией! Он один из священных «помазанников», обещанных нам пророками древности. Будь вы умнее, отпустили бы его и помогли скрыться из города, прежде чем он попадет в мерзкие лапы римлян!
— Можно это прокомментировать, первосвященник? — спрашивает Анна.
Каиафа кивает.
— Есть и такие, кто утверждает, что он исцеляет силой Вельзевула, изгоняет демонов силой другого демона, — говорит Анна. — Как Пантера сможет ответить на такое обвинение?
— Бен Пантера, творишь ли ты свои чудеса силою добра или силою зла? — спрашивает Каиафа.
Иешуа молча стоит, склонив голову.
Один из храмовых стражников ударяет его ладонью.
— Отвечай первосвященнику.
Иешуа стискивает зубы.
— Если я делаю что-то силою зла, покажите мне это зло, — отвечает он после долгой паузы. — Если же нет у вас таких доказательств, почему позволяете ему бить меня?
— Только посмотрите на него! — кричит Анна. — Он считает, что он Избранный и что мы должны склонить головы пред его величием. В глазах обычных людей, равно как и в глазах префекта, это достаточное доказательство того, в чем его обвиняют, — в том, что он провозглашает себя царем!
В зале нарастает шум. Каиафа поднимает руку, призывая всех к тишине.
— О каком мече говорил ты, бен Пантера? — спрашивает он. — Об армии зелотов?
Этот вопрос куда более важен, чем, возможно, может догадаться сам Иешуа. Завтра его будет допрашивать римский наместник, чье право казнить человека именуется «ius gladii» — право меча. Если возникнет впечатление, будто Иешуа провозглашает, что обладает таким же правом, то это может быть расценено как вызов, брошенный римской власти.
Иешуа вдыхает и делает долгий выдох.
— Я не говорил ничего тайного. Я открыто проповедовал всем, при свете дня и в Храме. Зачем спрашиваешь о моем учении? Спроси тех, кто слышал меня. Они знают, что я говорил.
— Хочу, чтобы ты объяснил свое учение, — настаивает Каиафа.
— Я учу, что человек должен отвечать добром людям, причиняющим ему зло, молиться за тех, кто плохо обращается сними подвергает его гонениям, — тихо говорит Иешуа, словно объясняя всем, в чем они ошибаются. — Я учу, что…
— Достаточно, — перебивает его Анна. — Он у ходит от ответа.
Встает Гамлиэль. Дождавшись кивка Каиафы, он вступает в разговор.
— Возможно, в этом случае и следует уходить от ответа, — говорит он.
Я резко поворачиваюсь, в изумлении глядя на Гамлиэля.
— Что ты имеешь в виду? — угрюмо спрашивает Анна. — Мы здесь, чтобы решить судьбу…
— Вне зависимости от природы учения этого человека, если оно от человека, то оно обратится во прах, но если оно от Бога, то ни мы, ни римляне не сможем уничтожить его. Неисповедимы пути Господни, следовательно, учение Иехошуа бен Пантеры действительно может исходить от единого Бога живого.[76] Здесь же мы обсуждаем, как совершенно уместно подчеркнул наш первосвященник, вопрос о том, как помочь ему избежать казни. Но, судя по всему, мы уже забыли об этом.
Я встаю, ожидая, когда Каиафа подтвердит, что заметил меня. Он кивает.
— Согласен, — говорю я. — Если цель нашего нынешнего собрания в том, чтобы помочь этому человеку защитить себя, давайте займемся этим.
Каиафа смотрит на Иешуа.
— Бен Пантера, есть ли у тебя отвод или встречный вопрос свидетелю Делосу- сидонийцу?
Иешуа натягивает белый гиматий еще ниже, закрывая лицо.
