Джулиана шлепает босыми ногами в спальню, на ней только топ от пижамы. Она наклоняется и целует меня.
– Ты беспокойно спал.
Ее голова ложится мне на грудь, пальцы выбивают чечетку вдоль моего позвоночника, и она прислушивается к моему трепету. Так моя жена напоминает мне, что знает каждый квадратный дюйм моего тела.
– Я не рассказала тебе, как хор Чарли пел хоралы.
– Проклятие! Совсем забыл. – Это было утром во вторник на Оксфорд-стрит. – Я был с инспектором.
– Не волнуйся. Она тебя простит. Видимо, юный Райан Фрейзер поцеловал ее в автобусе по дороге домой.
– Дерзок поганец!
– Это было нелегко. Троим ее друзьям пришлось поймать и держать его.
Мы смеемся, и я укладываю ее на себя, позволяя ей почувствовать мое возбуждение.
– Останься.
Она смеется и ускользает.
– Нет, я занята.
– Ну, давай!
– Время неподходящее. Надо бережнее относиться к твоим парням.
«Мои парни» – это мои сперматозоиды. Она говорит о них, словно о группе десантников.
Джулиана одевается. Белые трусики скользят вверх по ногам и устраиваются на месте. Потом, не снимая полностью блузку, она просовывает руки в лямки бюстгальтера. Она не рискнет поцеловать меня снова. На этот раз я могу и не отпустить ее.
Джулиана исчезает, я лежу в постели и слушаю, как она ходит по дому, едва касаясь ногами пола. Я слышу, как набирается вода в чайник, как забирают молоко с крыльца. Слышу, как открывают дверцу холодильника и как включают тостер.
С трудом приняв вертикальное положение, я делаю шесть шагов в ванную и открываю кран в душе. Котел в подвале захлебывается, трубы гремят и клокочут. Дрожа, я стою на холодной плитке и жду хоть какого-нибудь признака воды. Душевая насадка трясется. Я готов к тому, что в любой момент кафель вокруг крана начнет обваливаться.
Два раза кашлянув и судорожно сплюнув, душ выдает мутную струйку и иссякает.
– Котел опять сломался! – кричит Джулиана снизу.
Отлично! Великолепно! Где-то надо мной смеется водопроводчик. Он, без сомнения, рассказывает своим товарищам по цеху, как ловко он притворился, что чинит допотопный котел, и взял за это достаточно денег, чтобы провести пару недель во Флориде.
Я бреюсь под холодной водой, взяв чистый станок, и не режусь. Может, это и не большая победа, но она достойна внимания.
Я направляюсь в кухню и смотрю, как Джулиана готовит кофе и намазывает отличным джемом зерновой тост. Я всегда чувствую себя ребенком, когда ем рисовые хлопья.
До сих пор помню, как впервые увидел ее. Она была на первом курсе Лондонского университета, изучала иностранные языки. Я писал диссертацию. Даже собственная мать не назвала бы меня красавцем. У меня были темные вьющиеся волосы, нос в форме груши и кожа, покрывавшаяся веснушками при первых признаках солнца.
Я остался в аспирантуре, намереваясь переспать со всеми перспективными и временно свободными первокурсницами, но, в отличие от других будущих повес, я прилагал для этого слишком много стараний. Мне даже не удавалось быть по-модному неряшливым и бунтарским. Не важно, сколько ночей я проводил на чьем-нибудь полу, используя вместо подушки куртку, – она отказывалась мяться и покрываться пятнами. И вместо того чтобы выглядеть интеллектуальным и пресыщенным, я сильно смахивал на человека, идущего на первое собеседование с работодателем.
– В тебе была страсть, – сказала она, выслушав мои излияния против ужасов апартеида на митинге на Трафальгар-сквер рядом с посольством ЮАР. Она представилась в пабе и разрешила мне налить ей двойной виски.
Джок был там – и все девушки расписывались на его футболке. Я знал, что он заметит Джулиану. Она была новенькой – и хорошенькой. Он обнял ее за талию и сказал:
– Я мог бы стать лучше, просто находясь рядом с тобой.
Даже не улыбнувшись, она убрала его руку и ответила:
– Жаль, но когда у тебя встает, это вряд ли можно считать личностным ростом.
Все засмеялись, кроме Джока. А Джулиана села за мой столик, и я смотрел на нее в изумлении. Я раньше не видел, чтобы моего лучшего друга ставили на место так мастерски.
Я попытался не покраснеть, когда она сказала, что во мне была страсть. Она засмеялась. Рядом с нижней губой у нее была родинка. Мне хотелось ее поцеловать.
После пяти двойных она уснула в баре. Я отнес ее в кеб и отвез домой, в свою комнату в Ислингтоне. Она спала на кровати, а я лег на диван. Утром она поцеловала меня и поблагодарила за то, что я был таким джентльменом. Потом она снова поцеловала меня. Я помню выражение ее глаз. В них не было вожделения. Они не говорили: «Давай немного повеселимся, а потом посмотрим, что из этого выйдет». Ее глаза говорили: «Я стану твоей женой и рожу тебе детей».
Мы всегда были странной парой. Я был тихим и практичным, ненавидел шумные вечеринки, сборища в пабах и не ездил на выходные домой. А она была единственным ребенком отца-художника и матери- дизайнера, одевавшихся как дети цветов в шестидесятые и замечавших в людях только хорошее. Джулиана не бывала в гостях – гости сами приходили к ней.
Мы поженились через три года. В то время я уже был приучен к дому: научился складывать грязное белье в корзину, опускать сиденье туалета и не пить слишком много на званых обедах. Джулиана не столько «обивала мои острые углы», сколько лепила меня из глины.
Это было шестнадцать лет назад. Кажется, что это было вчера.
Джулиана подталкивает ко мне газету. Там фотография Кэтрин, заголовок гласит: «Замученная девушка – племянница члена парламента».
…Сэмюел Макбрайд был потрясен жестоким убийством своей двадцатисемилетней племянницы.
Член парламента от лейбористов (округ Брайтон-ле-Сэндс) был явно расстроен вчера, когда спикер палаты от имени собравшихся выразил искреннее соболезнование по поводу его утраты.
Обнаженное тело Кэтрин Макбрайд было обнаружено шесть дней назад на берегу Гранд-Юнион- канала в Кенсал-грин, Западный Лондон. На ее теле обнаружены множественные ножевые ранения.
«В настоящее время мы сосредоточены на установлении последних передвижений Кэтрин и поиске людей, видевших ее накануне ее смерти, – сказал инспектор Винсент Руиз, ведущий расследование. – Мы знаем, что она приехала на поезде из Ливерпуля тринадцатого ноября. Полагаем, она приехала в Лондон устраиваться на работу».
Кэтрин, чьи родители развелись, работала медсестрой в Ливерпуле и в течение многих лет не поддерживала контактов с семьей.
«У нее было трудное детство, и она пошла по неверному пути, – объясняет друг семьи. – Недавно родственниками предпринимались попытки к воссоединению».
Джулиана наливает вторую чашку кофе.
– Странно, правда, что Кэтрин вновь объявилась после всех этих лет?
– Что ты имеешь в виду под «странно»?
