не догадываются. Мир, где он любим и могуществен, где он властен наказывать и награждать. Мир, где никто не насмехается над ним и где его никто не унижает, даже мать. Она падает к его ногам, как и остальные. Он Клинт Иствуд, Чарльз Бронсон и Сильвестр Сталлоне в одном лице. Спаситель. Мститель. Судья. Присяжный. Палач. Он может сам вершить собственный суд. Он может расстрелять из пулемета всю школьную команду по регби или распять школьного задиру на дереве детской площадки…
Глаза Бобби блестят от воспоминаний и ассоциаций, от света и тени, наполняющих его прошлое. Уголки губ дергаются.
– Итак, в кого превращается этот мальчик, когда вырастает? Он страдает от приступов бессонницы, которые расшатывают его нервы и вызывают видения. Он воображает заговоры и людей, которые шпионят за ним. Он лежит, не смыкая глаз, и составляет списки и тайные шифры к этим спискам. Он хочет сбежать в свой мир, но что-то происходит. Он не может вернуться туда, потому что кто-то показал ему нечто лучшее, более волнующее, более реальное!
Бобби моргает и щиплет кожу на запястьях.
– Вы когда-нибудь слышали выражение: «Что хорошо одному, то смерть для другого»? – спрашиваю я его.
Он кивает в ответ, едва понимая вопрос.
– Оно прекрасно описывает человеческую сексуальность, поскольку у каждого из нас свои интересы и вкусы. Этот мальчик вырастает и, став юношей, пробует нечто такое, что в равной степени возбуждает и беспокоит его. Это страшная тайна. Запретное удовольствие. Он боится, что сексуальное возбуждение, которое испытывает, причиняя боль, сделает его извращенцем.
Бобби трясет головой, его глаза увеличены линзами.
– Но у вас должен был быть авторитет, наставник. Вот чего вы не сказали мне, Бобби. Кто была та девушка, которая открыла вам глаза? Что вы чувствовали, когда причиняли ей боль?
– Вы больны!
– А вы лжете. – Нельзя позволить ему уйти от темы. – На что это было похоже в первый раз? Вы не хотели участвовать в этих играх, но она подстрекала вас. Что она сказала? Она насмехалась над вами? Она смеялась?
– Не говорите со мной. Заткнитесь! ЗАТКНИТЕСЬ!
Он натягивает рукава пальто и закрывает уши. Я знаю, что он слушает. Мои слова затекают в щели его сознания и расширяются там, словно замерзающая вода.
– Кто-то посеял семя. Кто-то научил вас любить чувство власти и боли. Сперва вы хотели остановиться, но она желала большего. Потом вы заметили, что принимаете это. Вам это нравилось! Вы не хотели прекращать.
– ЗАТКНИТЕСЬ! ЗАТКНИТЕСЬ!
Бобби раскачивается взад-вперед на краешке кресла. Нижняя челюсть отвисла, взгляд уже не сосредоточен на мне. Я почти добрался до сути. Мои пальцы в трещинах его души. Еще одно утверждение, даже самое незначительное, поможет мне взломать его защиту. Но у меня на исходе факты. Я не знаю всех деталей истории. Я рискую погубить все, если перегну палку.
– Кто она была, Бобби? Ее звали Кэтрин Макбрайд? Мне известно, что вы знали ее. Где вы познакомились? В больнице? Нет ничего постыдного в том, чтобы просить о помощи, Бобби. Я знаю, что вас уже обследовали. Кэтрин была пациенткой или медсестрой? Думаю, что пациенткой.
Бобби трет переносицу под очками. Он медленно лезет в карман брюк и что-то ищет. Внезапно я чувствую неуверенность. На его стороне преимущество в восемьдесят фунтов и двадцать лет. Дверь далеко. Я не успею добежать до нее.
Он вынимает руку. Я не отрываясь смотрю на нее. В ней белый платок. Он разворачивает его и кладет на колени. Затем снимает очки и протирает каждую линзу. Возможно, этот неторопливый ритуал помогает ему выиграть время.
Он поднимает очки к свету, проверяя прозрачность стекол. Потом устремляет взгляд прямо на меня:
– Вы выдумываете эту чепуху экспромтом или всю неделю репетировали?
Напряжение уменьшается, как проколотый спасательный круг. Я переиграл. Я хочу спросить Бобби, в чем ошибся, но он мне не скажет. Игрок в покер не объясняет, как распознал блеф. Должно быть, я был близок к желаемому, но толку от этого – как от заявления НАСА о том, что «Марс Полар Лендер» достиг цели, потому что потерпел аварию и пропал как раз на той планете, на которую направлялся.
Вера Бобби в меня поколеблена. Он также понял, что я боюсь его, и это отнюдь не является хорошей основой для терапии. Боже мой, о чем я только думал? Я завел его, как механическую игрушку, а теперь должен отпустить завод.
22
Белая «ауди» плывет по Элджин-авеню и, поравнявшись со мной, замедляет ход. Я продолжаю хромать по мостовой, зажав ракетку под мышкой, на правом бедре у меня огромный синяк. За рулем сидит Руиз. У него вид человека, готового преследовать меня до самого дома на скорости четыре мили в час.
Я останавливаюсь и поворачиваюсь к нему. Он открывает дверцу.
– Что с вами случилось?
– Спортивная травма.
– Я не думал, что теннис так опасен.
– Вы не играли с моим соперником.
Я усаживаюсь рядом с ним. В машине пахнет старым табачным дымом и яблочным освежителем воздуха. Руиз поворачивает и едет на запад.
– Куда мы направляемся?
– К месту преступления.
Я не спрашиваю зачем. Все его поведение говорит о том, что у меня нет выбора. Температура упала ниже нуля, и туман застилает фонари. В окнах мигают цветные огоньки, входные двери украшены искусственными венками из остролиста.
Мы едем по Харроу-роуд и поворачиваем на Скрабз-лейн. Менее чем через полмили улица поднимается, а затем уходит вниз перед Митр-бридж, пересекая Гранд-Юнион-канал и железнодорожные пути Паддингтона. Руиз подъезжает к тротуару и заглушает мотор. Он выходит из машины и ждет, пока я сделаю то же самое. Дверь закрывается автоматически, а он удаляется, предполагая, что я последую за ним. Я все еще не чувствую ноги после меткого удара Джока. Осторожно потирая бедро, я хромаю по дороге к мосту.
Руиз останавливается возле решетки. Ухватившись за металлический столб, он переваливается через ограду. Поворачивается и ждет меня.
Набережная безлюдна, в ближайших домах пусто и темно. Кажется, что сейчас гораздо позднее, чем есть на самом деле: словно в предутренние часы, когда мир видится более враждебным, а постель – теплой.
Руиз идет впереди, засунув руки в карманы и опустив голову. Похоже, он кипит от скрытой ярости. Примерно через пятьсот ярдов справа возникает железнодорожное полотно. Служебные постройки едва вырисовываются в отдаленном тусклом свете. Железнодорожный состав без дела стоит в товарном депо.
Неожиданно мимо проносится поезд. Звук отражается от строений и камней набережной, и кажется, что мы стоим в туннеле.
Руиз внезапно останавливается. Я едва не налетаю на него.
– Узнаете что-нибудь?
Я точно знаю, где мы находимся. Но чувствую не грусть и не ужас, а только злость. Уже поздно, я замерз, и особенно надоели мне ехидные взгляды Руиза и его поднятые брови. Если он хочет мне что-то сказать, так пусть скажет и отпустит меня домой.
