“орлом с проницательным взглядом”, который “пронизывает им самую темную ночь”. Он сравнивал его далее со “стоглавым Аргусом”, которого, если он заснет, “поразит меч закона”. Сам он говорил впоследствии о своей работе как о “славной, трудной задаче” и называл ее, составленную им “после глубоких размышлений” – тонко сплетенной паутиной. Товарищи его были того же мнения. Но в противоположном смысле. Тем не менее мысли, содержащиеся в этом уставе, свидетельствовали о благородном образе мыслей, какими бы ребяческими они ни казались. Они обнаружили уважение Наполеона к солдатам, его чрезвычайно развитое чувство чести, тесно связанное со всем, что касалось военного дела.
Из всех периодов неприхотливой молодости Бонапарта жизнь в Оксонне была самой тяжелой и трудной. Однажды ему, де Мазису и еще одному товарищу пришло в голову питаться молочной пищей – отчасти из экономии, отчасти же из принципа. Но из этого ничего не вышло; особенно трудно было Наполеону, слабый организм которого требовал усиленного питания.
Его все еще заботила школа шелководства на Корсике, для которой до сих пор он не мог ничего сделать. Второго апреля 1789 года он снова написал письмо интенданту, находившемуся в то время при французском дворе. Энергично, определенно, но в то же время, несомненно, иронически писал он ему: “Простите, что я во время Вашего отдыха надоедаю Вам своим делом… Необходимо, однако, прийти к какому-нибудь решению; несправедливо ведь, что мы по-прежнему являемся жертвами… Я жду ответа, которым, надеюсь, Вы меня удостоите, и тотчас же сделаю в зависимости от него нужные распоряжения…” Гильом ответил ему в таком же ироническом тоне, что отдых и развлечения, о которых говорит Наполеон, заключаются в регулировании дел его управления, но что ему доставит особое удовольствие добиться у министра благоприятного решения в его деле. На этом дело и кончилось.
Тем временем во Франции подготовлялись политические события. Глухо доносился издали грохот революции, долженствовавшей сыграть огромную роль в жизни Наполеона Бонапарта. В провинции тоже замечалось возбуждение умов. В различных местностях Бургони вследствие вздорожания хлеба разразились в марте 1789 года беспорядки, давшие повод к самым грозным опасениям. В начале апреля три батальона “Ла Фер” получили приказ отправиться в Серр, маленький город на Соне, к югу от Оксонна, чтобы защитить там купеческое сословие и торговлю. Восставшая чернь убила уже двух торговцев хлебом, Гайе и Марло, прослывших ростовщиками. Немедленная военная помощь была необходима.
В отряде находился и молодой Бонапарт. Так как капитан Гозьер был назначен в Шарлевиль, а старший лейтенант дю Винье находился в отпуске, то начальствование было поручено Наполеону, и он немало гордился таким отличием. Полковник его заметил по этому поводу: “Такого рода поручения даются обычно старшим офицерам: они довольно сложны и трудны… Я, однако, высокого мнения о ваших способностях. Отправляйтесь туда и сделайте все, чтобы заслужить похвалу министра”.
В возбужденном городе войско было встречено с радостью. Жители увидели в нем спасение и стали спорить о том, кому приютить начальников отряда. Бонапарт поселился у мосье Ламбера, одного из богатейших и видных граждан города. Немного времени спустя он переехал на улицу Делю, которой впоследствии было присвоено его имя.
Прибытие войск успокоило бунтовщиков, и в первое время не пришлось прибегать ни к каким выступлениям. Войско расположилось на квартиры, и любезные хозяева заботились о том, чтобы никто не скучал. Мосье Ламбер дал в честь своего молодого гостя бал в своем доме. Бонапарт обещал присутствовать на нем, но до полночи не вышел в залу. Наконец за ним послали и нашли его в комнате над грудой карт и планов, разложенных на столе: он спал. За работой он, по-видимому, совершенно забыл о бале!
Оправившись от первого страха при прибытии войск, бунтовщики хотели было снова поднять восстание: на рынке собралась уже большая толпа черни. Известие это дошло до Наполеона как раз, когда он сидел за обедом у Ламберов. Он тотчас же вскочил, взял свою саблю и последовал на площадь за сержантом, принесшим ему известие. Взяв с собою двадцать человек, он, обнажив саблю, подошел вплотную к шумевшей толпе. “Граждане! – сказал он, – вы должны чтить законы. Армия здесь для защиты. Предлагаю вам разойтись!” Но шум и крики только усилились. Тогда он прибег к хитрости, которой пользовался часто впоследствии, на поле сражения. Он велел ударить в барабан и начал командовать наступление. Но перед последней командой: “Пли!” он повернулся еще раз к толпе и сказал: “Граждане, я имею приказание стрелять только в негодяев, порядочные люди пусть скорее уйдут!” Толпа тотчас же разбежалась: никто не хотел оставаться негодяем.
В Ceppe тоже заметили разницу в одежде молодого артиллерийского офицера и его товарищей, но еще больше даже в их характерах. Он считался повсюду чрезвычайно трудолюбивым, серьезным, малообщительным человеком, проводившим охотнее всего время в богатой библиотеке своего хозяина. Тем не менее Наполеон был желанным гостем и среди женщин. Он был завзятым поклонником супруги сборщика соляных податей Приера, молодой, симпатичной женщины; говорят даже, что он был в интимных отношениях с мадам Гравель, женою арендатора, с которой познакомился во время своих прогулок по окрестностям города.
Как бы то ни было, но через два месяца пребывание Наполеона в Ceppe пришло к концу. 29 мая он был снова в своем гарнизоне.
Вскоре после своего возвращения он едва не утонул, купаясь в Сене. Во время плавания с ним сделались судороги. Силы и сознание покинули его, и он погрузился в воду, – товарищи даже не заметили этого. К счастью, однако, течение пригнало его к мели, толчок привел его снова в чувство, и он с величайшим трудом добрался до берега.
Несколько недель спустя, шестнадцатого июня 1789 года, в Оксонне тоже вспыхнули беспорядки. В Париже штурмовали Бастилию, и восстание прокатилось скоро по всем провинциям. Дикие орды черни наводняли собою улицы, покинутые гражданами, поджигали дома, грабили и разрушали. С помощью двух отрядов гражданской милиции восстание было быстро подавлено.
Бонапарт во время этих беспорядков был адъютантом генерала дю Тейль. Дикая, неистовствующая чернь, добившаяся таким путем своих прав, вселяла в него чувство антипатии. Не такой рисовалась ему борьба за свободу и равенство. Он энергично высказался против анархии и выступил против упреков по адресу королевской семьи. Его республиканизм был проникнут совершенно другими принципами и другими идеями, которые он подкреплял в библиотеке Берсоннэ и Ламбера. С жадностью проглатывал он сочинения, описывавшие революции народов всех эпох, и превратился в того умеренного республиканца, который вскоре проявил свою деятельность.
Беспорядки в Ceppe больше, чем когда-либо, приковывали его внимание к отчизне, изнемогавшей под гнетом рабства. Двенадцатого июня 1780 г. он написал политическое письмо Паоли, где говорил ему о своей “Истории Корсики”, которую хотел посвятить национальному герою, изложил свои желания и надежды и разъяснил свои цели. “Я хочу, – писал он в своем юношеском воодушевлении, – сравнить Ваше правление с нынешним, хочу заклеймить бесчестьем тех, которые продали общее дело. Я хочу привлечь к суду общественного мнения тех, в руках которых сейчас управление, хочу раскрыть их злоупотребления и заинтересовать министра горестною судьбою родины”. Уверенный в своих силах и полный горячею любовью к отчизне, он добавляет: “Я еще молод, мои планы могут показаться смелыми, но мне дает силу любовь к истине, к родине, к моим соотечественникам, дает силу и то воодушевление, которое вселяет в меня надежда на улучшение положения нашей страны. Если вы соблаговолите приветствовать труд, в котором так много места будет уделено Вам, если Вы поддержите стремления молодого человека… то это будет лишь верной гарантией его работе”.
Но Паоли не ответил на это письмо. Лишь впоследствии, передав письмо Наполеона Буттафоко, он написал ему, что он слишком молод и неопытен, чтобы составить историю Корсики, только серьезным изучением может он подготовиться через несколько лет к такой серьезной и трудной работе. Паоли не понял горячего желания, которым дышали строки Наполеона. Не понял он и того, что этот молодой патриот кровью своею хотел пожертвовать для святого дела отчизны!
Это наставление Паоли не могло быть приятным молодому историку, но оно его не возмутило. Наполеон не был обескуражен, наоборот, еще усерднее принялся за работу и написал трактат о Корсике, который хотел посвятить герою дня, министру Неккеру. Но прежде он послал его просмотреть своему бывшему учителю, патеру Дюпюи, в Бриенне, который категорически отсоветовал ему это делать. Идеи свободы, воодушевлявшие Францию, распространялись все шире и шире, охватывали собою решительно всех, не исключая и солдат. Гарнизон Оксонна взбунтовался. Большинство солдат отправилось огромною толпою к
