В «ямке» продавали всё: чернила, оконную замазку и куриные яйца из ящиков, набитых стружкой. За яйцами надо было стоять. Давали по десятку в одни руки, и мать сдавала меня в аренду соседке, чтобы ей дали два. Я не протестовал, хотя стоять мне было ужасно скучно. Там, в очередях, я и научился созерцать – таращиться на стружки или на муравьев под ногами. Муравьи тогда были близко…
Со стадиона доносился бравурный марш:
А никто и не сомневался. Насчет ума были сомнения. Выскочка Никита Хрущёв повсюду велел кукурузу сеять. Народ плевался, но сеял. А куда деваться?
Дома у нас стояла радиола «Даугава». Она была очень красивая и сложная, и еще очень важная, похожая на квадратную голову фантастического советского божества. Она очаровывала светом зеленого глаза и завораживала неземными голосами, которые, если покрутить ручку справа, то мелодично свистели, то вдруг пугали внезапным рыком. Я был уверен, что слышу космос. Кругом все говорили только о космосе, о спутниках, все мне объясняли, что это такое, и никто ничего не мог объяснить.
«Поймать передачу» умели только взрослые. «Передаем последние известия», – вдруг говорил уверенный голос и рассказывал нам про целинные урожаи, про Лумумбу, про кубинских повстанцев, идущих на Гавану.
Китайская дружба кончалась. Еще шли к нам из Китая настоящий китайский чай, синие китайские кеды – мечта каждого мальчишки; синие мужские шубы, овчиной внутрь и с капюшоном, – гордость пап; нарядные китайские термосы с драконами – предмет вожделения мам. Еще шли теннисные шарики, авторучки с золотым пером и много чего еще – и все превосходного качества и с неизменным клеймом – «Дружба», «Дружба», «Дружба»… Но «редиска» Мао уже замыслил измену, Сталин как в воду глядел, назревал китайский культ и «большой скачок» в коммунизм… Тут у некоторых возникали вопросы, но они их предпочитали не задавать: в стране была «оттепель», конечно, но она могла кончиться в одну ночь.
А газовая плита – вот она, и баллон к ней в углу. Газ кончится – приедут дядьки на машине и заменят баллон. И никаких дров не надо и дровяников, и керосином не воняет. Цивилизация.
1959. СУРГУЧ НА ГОРЛЫШКЕ
Куба – любовь моя! Революционеры заняли Гавану, Фидель Кастро – премьер-министр народного правительства. 1959 год – начало новой большой дружбы.
В Перми всюду рвы и котлованы, на радость мальчишкам. Всюду толстые трубы, в которые жутко хочется залезть. Всюду стройки. Ломают старые частные дома, тянут водопровод, центральное отопление, газ. Возводят дешевые пятиэтажные дома из неоштукатуренного кирпича – долгожданное счастье «барачников». О бараки! Английское слово «barrack» (казарма) стало родным, советским, и вот – предел мечтаний – ордер в благоустроенную квартиру, конечно – с соседями, но – какие-то одна-две семьи, всего- навсего! Зато с балконом, как у графьев. Восторг. Позже неблагодарное население их прозовет «хрущобами»: и некрасивые-то они снаружи, и тесные-то они внутри, и санузел совмещенный, и неудобна планировка… А когда заселяли – ох как праздновали! Вино тогда сургучом запечатывали поверх обычной железной пробки, и на дне каждой рюмки лежала крошка сургуча.
А балконы скоро и навсегда превратились в кладовки. С улицы до сих пор можно видеть изнанку частной жизни пермяков. Парадные хрустали у них в комнате выставлены, у всех одинаковые и оттого неинтересные. Зато на балконе! Бочки с соленьями, пыльные пивные бутылки, лыжи, немытый велосипед и ломаные санки за бортом, старинный буфет, синие трусы на просушке… Для писателя – панорама подлинной частной жизни, для райисполкома – головная боль. «Балконы не захламлять!» – требуют власти, блюдя красоту улиц. «Будем штрафовать!» – грозят пожарные, в тревоге за безопасность. Бесполезняк. Барачное сознание только могила исправит.
Как мы, мальчишки, были одеты. Плюшевое пальто, байковые шаровары поверх валенок, шапка с дерматиновым (обязательно! – такая мода) верхом, шарф завязан почему-то на спине. Бабушкины варежки на резинке с обсосанным в ледышку большим пальцем. И везде дырки, штопки и заплатки. Против новых вещей мы протестовали до слез: во дворе засмеют.
В четыре года первый раз пошел в кино, смотрел фильм про шпионов. Потом гонялся за шпионами со щепкой наизготовку, шпионы были за каждым кустом – но и у меня патроны не кончались. Однажды при мне поймали настоящего шпиона. Какой-то мужчина бежал по нашему двору, за ним трое резвых людей в штатском, они сбили его с ног, скрутили в клумбе, переломав наши цветы, и увели за угол – всё молча. Больше в эту игру мы не играли.
Год Луны. Все разговоры о ней, о нашей соседке. Мы запросто летаем к Луне, огибаем ее, фотографируем ее спереди и сзади, осыпаем вымпелами. Ее так и рисуют в «Огоньке»: Луна в платочке улыбается от уха до уха, как возлюбленная соседка Дуня, а вокруг нее хороводом наши спутники.
Популярны лекции о космосе. Мама с папой ходят и потом всем знакомым рассказывают с большим волнением.
Всё новое в стране называют «Спутником»: велосипед, электробритву, радиоприемник, лыжи, подстаканник – все «Спутник», и расческа – «Спутник». В каждом городе есть кафе «Спутник», одноименный кинотеатр и пионерский лагерь. Обилие «спутников» никого не смущало: вокруг Земли их летало уже больше десятка (не считая американских). Запускали на орбиту грибки, бактерии, собак – Белку и Стрелку (наша стиральная машина называлась – «Белка») и еще дюжину геройских дворняг – поговаривали о «человеке в космосе»…
И никто этого человека еще не знал, только мы с вами уже все знаем про него. Как приятно!
1960. МАЛЬЧИКИ В ЛИФЧИКАХ
1960 год. Все дети в чулках. Мальчики и девочки пристегивали чулки резинками к лифчику, и никто не считал лифчик принадлежностью пола. «Вова, ты надел лифчик?». У мальчиков на коленках вечно были дырки от ползания по полу с машинками, в целях экономии нам в садике разрешали скатывать чулки бубликом, девочкам – нет. Такая дискриминация.
Домашний интерьер тех лет: лакированная мебель светлого тона, портьеры на дверях, скатерти с бахромой, оттоманки (диваны с турецкими валиками по бокам). Белые шторки на ниточках закрывали только нижнюю половину окна. Фарфоровые статуэтки на этажерках: балерины, кудрявые мальчики, голуби. Сувенир «Спутник» – шарик с четырьмя длинными усиками – был у всех.
Картины на стены вешали повыше и под углом к стене. Так же под углом вешали портреты партийного руководства – это в общественных местах, и зеркала. Симптом сталинского комплекса: зритель смотрел на
