мироздания.
Вот — велоэргометр… Он стал вместе с ними пионером космоса. На других станциях такого не имелось. Презент от любимого КБ. Приспособляться к новинке пришлось непросто как и к невесомости. Даже в чем-то неспособней. Одно дело когда товарищ извивается вокруг тебя наподобие аквалангиста, и совсем иное, когда он же зависает в седле тренажера вниз головой и начинает накручивать педали. Знаешь — «потолка» не шлепнется, и все же… будто в цирке. Еще один сдвиг привычных представлений, неземное обитание.
Хотя, что такое велоэргометр по сравнению с «Филином» или ИТСК? Им, «Зенитам», техника вручила первым всевидящее зрение. Им даны глаза приборов, чьи взгляды проникают: один — в потемки ультрафиолета, в никому не зримую сферу рентгеновских лучей, а второй — во тьму инфракрасной области, тоже недоступной человеческому зрению. Первый прибор недаром и зовется «Филином», вместе с ИТСК они неизмеримо, в обе стороны, расширили естественный для людей, но, к великому сожалению, весьма малый отрезок светового восприятия.
«Филин» конструкторы вынесли наружу, он сидит на станции. А инфракрасный телескоп-спектрометр, этот самый ИТСК, он зависим от космонавта, им надо управлять, — он инженерно ближе. Харьковчане, золотые руки, разработали превосходный криостат; этот морозильник так охлаждает приемник излучений, что в сотни раз — в сотни! — повысилась чувствительность спектрометра.
Съемки в инфракрасной области для них, «Зенитов», особенно ответственны: начато изучение галактического вещества на уровне молекул. Открывается тайна той части материи, какую еще недавно ученые числили «слепой». А теперь вот удалось «запортретировать» Сатурн. Инфракрасный облик Луны для астрофизиков окажется наверняка не менее полезным. Но когда телескоп наставляется на родную Землю, невольно возникает особенное чувство. Про себя можно признаться, не смущаясь: чувство это трогательно, и душа невольно, как-то по-детски, расслабляется. Чуть-чуть…
Огромный глобус, по шестнадцать раз в сутки он возникает из мерцающей черноты быстропроходящей «ночи». Округлость Земли не вмещается ни в один иллюминатор. В обед, смакуя цукаты, одобряя их вязкую свежесть, они с Лешей наблюдали цветастый — обширный и все же ограниченный сектор земной поверхности — от БАМа до Персидского залива. Какое оно, в сущности, сиротливо-крохотное, это единственное пристанище, милый гагаринский шарик, раскрученный чудовищными силами в мертвящей бездонности пространства! Нет около него никаких неопознанных объектов, нет ни блюдец, ни тарелок, нет инопланетян (а хотелось бы их встретить!) — и тем более нет ни духа изгнания, ни шестикрылых серафимов. Нет и нет, одни разноприродные миры, непрестанно отдаляемые друг от друга гигантским и молниеносным расширением. И вот он, молчаливый, но зоркий ИТСК, сигналит им, «Зенитам», а через них и всему человечеству: берегите свою защитную оправу, в оболочке голубой планеты скопилось уже нестерпимо много серы, метана, разных окислов, — разве допустимо навзрывать еще в нее и стронция!?
Термо-яд… Неужели Земля от рук самого человека заполыхает, как и Солнце? И не погасит ее пламя даже тот предельный холод, какой навеки затаен меж звездами, — минус двести шестьдесят восемь градусов по Цельсию! И уже ничего не оживет на шарике…
Гречко вздохнул, переместился и пристегнулся ремнями у «Каскада». Ноги, словно маятник, отводило в сторону. После «Чибиса» с его усиленным кровенаполнением конечностей сохранялось ощущение, что икры и левая стопа все еще чужие.
Станцию медленно вращало, но работалось удобно. Исподволь снова напомнила о себе вторая сигнальная система. Беспричинной натяжки памяти оказалось достаточно для того, чтобы рассредоточилось внимание. Гречко посмотрел в сторону Губарева, словно ожидая, что Алексей объяснит ему назойливое в подсознании. Но командир капитально закрепился в кресле, готовясь к вечернему докладу. Он с головой ушел в таблицы, никакие рефлексы его не будоражили, Гречко пожалел, что оттолкнул от себя иллюминатор. Секунды две-три, пожалуй, можно было бы разрядиться, наблюдая восход. Теперь вот, наверное, все-таки и саднят его именно тот подавленный соблазн и глухое сожаление.
Сожалеть можно, соблазняться не годится. Они с Лешей изначала приучили себя вести счет полетному времени посекундно. Губарев — особенно. Шесть лет он ожидал своего звездного часа (изречение начала века, но буквально точное). Шесть лет! Коварный вопрос: будь он, Гречко, летчиком или испытателем, как Губарев, смог ли б он решиться оставить авиацию, где ежедневно можно отдаваться любимому призванию, реактивным полетам, и начать овладение неведомо сложной профессией, где первый взлет приходится выполнять спустя долгие годы, и это еще счастье — если к нему все-таки допустят! А дальше неизвестность: вскоре ли состоится и состоится ли вообще второе любовное свидание? Губарев, он такой, — решился.
И теперь у них обоих согласованная установка: хорошо, когда выполняются два дела одновременно, еще лучше, когда можно совместить и три. И чтоб со знаком качества. Днем так и получилось: выдали необходимые данные медикам, а сверх того еще и справки киргизским пастухам, потом еще Маркову из ФИАНа[4] и таежным лесоводам. Информации идет от них столько, что связных каналов не хватает.
— Гоша, ну как там у тебя с «Каскадом»? — Губарев зовет его то Жорою, то Гошею, но это однозначно.
Гречко отстегнул ремни. Перепроверка закончилась вовремя, станция замерла, вращения не ощущалось.
— Лады, настройка не откажет. Осложнений не предвижу. — Ручаешься?
— Ручаюсь.
Озабоченность Алексея объяснима: «Каскад» — система новая, она у них на доработке. Новинка из разумнейших. Включи ее в бортовой контур управления, и она самостоятельно удержит «Салют» от нештатных эволюции. Двигателям ориентации «Каскад» уже сберег уйму топлива, заодно продлевая и жизнеспособность комплекса. К нему, отлаженному, теперь такое чувство, будто к третьему члену экипажа. Завтра, при наблюдениях Вселенной, он станет у них безупречным штурманом.
Сорок минут отлетели прочь, еще один космический день остался за бортом, иллюминатор окрасило закатом. Подсознание прокололи и мысли о закате. Несуразица, такого на орбите еще не ощущалось. Так в чем же дело? Автонавигация отлажена, за остальной арсенал беспокоиться бессмысленно, в памяти всего не перебрать. Действительно, — сотня направлений… И программы, и системы, «Левкой», «Оазис», «Кт- 240», «Дельта», «Полином», ОСТ-2, «Строка», «Лабиринт», датчики, агрегаты, измерители, счетчики, звездные фотометры. Если взять общий вес приборов, то это две тонны с половиной. Махина, мигающая цифрами и дрожащая стрелками, она живет своей особой многомерной жизнью. И все это скопище техники, громоздкое и хрупкое одновременно, прямо-таки нагружено на его, Гречко, плечи. Спасибо невесомости, когда б не она, могло бы и расплющить. Но если он, бортинженер, что-либо упустит, столкнется с непредвиденным, стоустый и стоокий ЦУП все равно вовремя про забытое напомнит, промахи предупредит, нечеткости исправит, поможет разобраться в неполадках и помехах. Так при чем тут подсознание? Инженерной беспомощности в бортовом журнале еще не отмечалось!
А что, если напоминают о себе новости, полузабытые просьбы и советы? Но сообщения землян были нынче все как на подбор, до конца лестные. Работу «Зенитов» в ЦУПе похвалили хором, приятна была и мирская хроника. В спорте получалось все здорово, Родника и Зайцев стали чемпионами Европы, для Ириши ее золото — седьмое. У мужчин после обязательной программы лидер Ковалев, за ним Овчинников, Керри остается третьим. У боксеров счет 8: 2 не в пользу янки, наши мо-лод-цы! Папе-филателисту сыновья передали, что вышли первые марки года, к юбилеям «Комсомолки», «Пионерки» и к зимней спартакиаде профсоюзов, здесь даже Алексей подмигнул и усмехнулся. Впрочем, ангелы-хранители из группы психологической поддержки недобрых сообщений на «Салют», как правило, не пропускают, берегут небожителей от стрессов и нежелательных эмоций. Хотя…
Хотя вчера про Орлову «Заря» не утаила, не смогла смолчать. Анюта, Стрелка, Марион Диксон, «Мэри делайт чудеса, улетайт на небеса»… Улетела, все еще не верится.
— Стоп, — Орлова! Орлова — Рушева, Надежда и Любовь! Вот оно что: обещание, «Мальчиш»! Сегодня же последнее число января, день рожденья Нади!
