На ее некогда гладких щеках заблестели слезы. Она посмотрела мне в глаза – я разглядел ее в отсветах фонарей – и зарыдала.
– Мое имя – Елена.
Она была прекрасна, как и рассказывали о ней. Меня поразила ее красота. И я попросил:
– Покажи мне, где лучше зажечь маяк.
Дрожи, Атанатос! Дрожи! Может быть, ты боишься богов. Теперь бойся меня!
Когда воины, вышедшие из нутра деревянного коня, открыли ворота Трои, греки приплыли обратно, пылая убийственной ненавистью, и ворвались в город. Ничто не могло погасить их пламенеющую ярость, кроме лязга клинков, которыми они рубили и кололи троянцев.
Смотрите же, как пала Троя! Смотрите, как погиб ее народ, погребенный в череде могил. Шипели и трещали погребальные костры Гадеса, визжал призрак Гектора, греки устроили кровавую бойню на улицах, в храмах и поджарили троянцев!
Мы, воины Греции, шагали сквозь охваченные огнем колонны, от которых разило смертью троянцев, сквозь ревущие языки пламени и клубы дыма. Те, кто спал, никогда не проснутся. Те, кто не спал, уснут навеки. Не будет славной победы нам, грекам,– мы пришли уничтожить Трою.
Трепещи, Атанатос! Трепещи! Если ты не боишься богов, ты будешь бояться меня!
Смотрите, чем закончилось царствование Приама, смотрите, как его зарезали в храме. Смотрите, как его внука, младенца Астианакса, сбросили с городской стены. Я пришел в эту ночь за тобой, о враг мой! Я пришел пролить твою кровь. Как сильный ветер гонит огонь по полю сухой пшеницы, так твои злодеяния пожнут урожай моей ярости.
В сердце Лабиринта
Волны воспоминаний с головой захлестывали Норта, когда он поднимался в лифте.
Он гнал проклятую память, отбивал ее удары, закрывая пылающее лицо руками. Прижав пальцы к воспаленным вискам, детектив обнаружил, что они в крови.
Зеркало в лифте показало то, чего он так боялся. Шрамы прошлого проступили сквозь кожу – отметины Киклада прорезались на висках острыми прямыми рогами.
Он не знал, настоящая ли кровь на его пальцах. По крайней мере в прошлом она была настоящей.
Когда дверцы лифта мягко скользнули в стороны, Норт вышел в коридор, сжимая в руке череп своего прошлого воплощения.
Света не было.
В дальнем конце коридора из-под какой-то двери пробивалась слабая полоска света. Норт, крадучись, направился туда, свободной рукой нащупывая верный «глок».
С оглушительным стуком дверцы лифта захлопнулись за его спиной, и тотчас в коридоре воцарилась кромешная тьма.
Норт тихо постоял пару мгновений, давая глазам привыкнуть к темноте.
В кармане пиджака задергался телефон. Детектив услышал в наушнике встревоженный голос Мартинеса:
– Уходи оттуда поскорее!
Рука Норта, тянувшаяся к пистолету, замерла.
– Что случилось?
– Снайперы заметили пожар на третьем этаже.
Он посоветовал позвонить в пожарное отделение. Мартинес сказал, что уже позвонили. Норт сделал еще пару шагов, и связь стала нестабильной, а потом и вовсе оборвалась.
Он вернулся к лифту и нажал кнопку вызова. Ничего не произошло.
«Нужно найти выход на лестницу».
Детектив достал пистолет и направился в дальний конец коридора. Подойдя поближе, он ощутил, что из щели между неплотно прикрытыми створками тяжелой деревянной двери сочится явственный аромат жасмина.
Истерзанное сознание отозвалось водоворотом образов, ощущений, мыслей и чувств, в которых преобладала застарелая темная ненависть. Открывая дверь, Норт полностью доверился этому неудержимому потоку.
– Ты скорбишь о своей жизни, Киклад?
Норт пошарил взглядом по комнате, тонувшей в полумраке, и навел «глок» в ту сторону, где различил неясный шорох. За окном бушевала настоящая гроза, подсвечивая небеса всполохами молний.
Он с трудом различил контуры письменного стола и положил на него череп.
– Я только начинаю узнавать себя,– ответил детектив.
– Мы одной крови,– отозвался Ген из холодной тьмы.– И скорбеть о моей жизни тебе нетрудно.
