слишком дорожил вещами такого рода… И то верно, всегда можно купить другого!
Айсен не родился рабом, но стал им так рано, что уже не помнил ничего иного. Трудно судить, должен ли он благодарить судьбу за то, что всегда был миловидным и ярким ребенком. Что из-за редкого, а значит дорогого цвета глаз ему не позволили умереть на улицах захваченного города. Все то время, что обычно называют сознательной жизнью, его мир состоял из хозяев и их прихотей, причем обычно прихотей весьма определенного свойства. Он не помнил, что стало с его семьей, и была ли у него она, и по большому счету не мог сказать даже того, что это имя было дано ему при рождении отцом с матерью. Он переходил от перекупщика к перекупщику, пока последний из них не определил, что мальчик достаточно хорош собой и уже достаточно взрослый, чтобы выдержать обучение.
Обучение… Айсен привык, что его телом, - а души у раба не может быть по определению, - распоряжаются чужие люди, и в этом теле нет ни одного уголка, который он мог бы утаить. Привык к той боли, к которой их считали необходимым приучить, чтобы раб мог удовлетворять любые фантазии господина… Хотя было время, когда он всерьез намеревался изуродовать себя - когда его начали выставлять и выводить к гостям. Если бы смерть после такого проступка была хотя бы менее мучительной, он это сделал бы, но еще долго его грела наивная надежда, что когда-нибудь наступит время, когда его тело перестанут желать, и вот тогда-то все будет хорошо. Надежда продержалась ровно до того часа, когда он увидел что бывает с неудачниками: даже странно, что он смог узнать в грязном, изможденном, костлявом существе, то и дело харкающем кровью, которого походя шлепнул по заду старшина десятка уборщиков, раба из школы Бабудай-аги. Юноша был старше лет на шесть, и за то время, что Айсен успел дозреть до помоста, Юса спустился до самого низа.
А еще Айсен понял, что даже в «морилке» всегда найдется тот, кто не побрезгует объедками с господского стола.
Если конечно, эти объедки останутся! Юноша уже достаточно мог судить о своем новом господине, чтобы надеяться, что ему дадут передышку и удастся отлежаться.
Он оказался прав сполна, хозяин вспомнил о нем в тот же вечер. Юноша едва мог передвигаться, и гнев господина снова вылился в удары.
Дела не ладились, и Магнус пребывал в отвратительнейшем настроении. И трахаться собственно, не хотелось, просто было нужно на чем-то сорвать зло! На этот раз под рукой кстати оказался хлыст. Однако, и слезы, и испуг огромных распахнутых глазах, и сдавленные стоны мальчика, когда массивный кулак накручивал на себя его внутренности, - сегодня тоже больше раздражали, чем возбуждали.
…Хотя конечно, забавное было зрелище - у рыцаря плечо толще, чем бедро юноши, зато в задницу пацану можно впихнуть целую ладонь да едва не по локоть!!
Еще одно неудобство разозлило окончательно: Магнус гордился размером своего мужского достоинства и теми шуточками, которые отпускались на счет него, каламбуря с именем - бог и правда его не обидел. Но развороченная дырка уже не сокращалась, обхватывая его так плотно, как хотелось бы… Скулеж вцепившегося в кофейный столик раба, сверлил затуманенный вином мозг, и Магнус понял, что если не заткнет ему рот, то кончить ему так и не удастся. К месту пришелся пояс халата, но нетвердые от выпитого руки промахнулись, и ткань захлестнулась на горле раба, чуть ниже съехавшего свободного ошейника…
Айсен забился, скребя пальцами по удавке и обламывая когда-то ухоженные ногти с грязными полосками под ними. Судороги, беспорядочные сокращения стенок кишечника, наконец-таки распалили мужчину, но он внезапно поднялся. Юноша еще недоумевал неужели все окончилось, а Магнус сообразил связать ему заломленные руки тем же поясом, и вошел снова, затянув на горле удавку уже из шнура, оборванного с пышной кровати.
Юноша хрипел под господином, силясь вдохнуть хоть каплю воздуха. Мужчина то приспускал петлю, то затягивал ее снова, и Айсен был уверен, что ему не пережить этого вечера. Но вместо смерти, темная пелена перед глазами вдруг взорвалась черно-белыми острыми осколками. Позже, когда господин лично отволок его в комнату и снова замкнул цепь на крюке, захлебываясь рыданиями и остервенело стирая с себя собственную сперму растопыренными ладонями, Айсен все еще отказывался принимать ЭТО - за то самое обещанное удовольствие… лучше смерть!!
Однако кроме проклятой цепи и ошейника у него ничего не было. Морить себя голодом? Тут и усилий не требуется, Като справится без лишней помощи! Ему оставили и еду, и воду, но плошка стояла так, что он не мог дотянуться до нее никаким образом из-за короткой цепи.
Айсен лег, не отводя взгляда от еды. Пол слегка покачивался, как будто он был на корабле… Разбить голову о стену? Перегрызть вены зубами? Юноша не замечал текущих по разбитому лицу слез, пока они тоже не стали душить его.
Он рыдал исступленно, отчаянно, не понимая, за что с ним делают все это… Он ведь готов удовлетворить господина так, как только возможно!
Но тому это не нужно. Приходилось признать, что его хозяину просто нравится причинять муки, а ему ничего не остается, как терпеть их, ведь он и предназначен для того, что бы господин мог удовлетворить свои желания.
Горло отекло и болело, юноше едва удалось проглотить пару кусочков лепешек, которые он все-таки подтянул к себе. Он мечтал о глотке теплого молока, как иные мечтают о райском блаженстве.
А между тем, новая игра пришлась по душе господину, которому понравилась собственная изобретательность. Он не душил до конца, растягивая пытку, и даже если вначале подобного развлечения Айсен пытался сдерживать себя, то очень скоро начинал дергаться, рвано биться с хриплыми криками - он не заметил когда начал кричать от прикосновений своего хозяина, но теперь кричал всегда, - и умолять господина взять его как-нибудь иначе.
Разумеется зря. Перекрывая доступ воздуха в легкие, мужчина дожидался, пока по тонкому телу под ним начинали идти судороги, и полузадохнувшийся раб коротким спазмом выплескивал семя. Тогда он отпускал удавку, не давая потерять сознание совсем, и с наслаждением наказывал за то, что считал доказательством того, что тваренку все-таки нравилось подставлять свой зад под большие горячие члены…
И за мнимое притворство, за молчание, за крики и стоны, за кровь из прокушенных губ и скребущие по простыням пальцы, когда в его воспаленный проход вламывался огромный орган, и только кровь от вновь разбереженных разрывов служила смазкой… За то, что живучий и терпеливый. За все. При желании, всегда можно найти, за что наказать.
Айсен уже даже не плакал, сворачиваясь на своей подстилке клубочком и обреченно замирая до следующего раза. Даже самая мучительная смерть больше не пугала, - подумаешь, еще немного боли, зато потом его никто уже не тронет. Совсем никто… никогда. Мысль, вначале показавшаяся странной, в конце концов, осталась единственной осмысленной и живой. Ему было на что надеяться: рано или поздно, хозяин убьет его и тогда-то кошмар закончится!
И судя по всему, закончится он скоро. У него болело все, даже волосы, за которые его постоянно таскали. Горло, содранное и внутри и снаружи, не позволяло ничего съесть. Болели ребра, и Айсен не был уверен, что некоторые из них не сломаны. Он ходил кровью, - толи от того, что внутри у него было все отбито, толи потому что после ежедневных забав хозяина анус превратился в горящую огнем рану.
Истощенный издевательствами рассудок почти не воспринимал окружающую действительность, мальчик даже не мог сказать день или ночь на дворе. Хуже всего приходилось, когда хозяин требовал у полумертвого от побоев и насилия раба показать утонченные ласки, которым его обучали в школе. Это значило, что Магнус в хорошем настроении и жестокая игра затянется надолго.
В таких случаях Айсен не отделывался несколькими затрещинами. Спина, бедра и ягодицы теперь представляли собой причудливое переплетение следов кнута, хлыста и плети, не успевавшее заживать после очередного приступа гнева господина. Теряя сознание, он мечтал не очнуться, но высшие силы, как и раньше, не торопились исполнять просьбы какого-то раба.
Магнус вошел в комнату, служившую темницей его рабу бесшумно, неслышно ступая по шуршащим жестким циновкам. И остановился, с удовольствием разглядывая свое имущество.
