- Сыграй что-нибудь…
- Сейчас? Здесь?
- Самое время! - истово произнес мужчина. - Оглянись: на тебя смотрит сам Бог, и весь мир сейчас ждет!
Это было верно. Первые неуверенные аккорды прозвучали как ответ на тайну бытия. Набирая силу, мелодия вплелась в шепот волны, дыхание ветерка, скрыла очарованием волшебства горькую суть рассыпающихся руин, и перемешалась с алыми брызгами света, в которых солнце купало затихшую под ним землю. Она спрашивала, она звала, она была ослепительным небом в предчувствии грядущей ночи… Она была жизнью. Она - была! Музыка влекла за собой из переплетения звуков в смешение чувств. Она ничего не брала себе, она приглашала войти, вслушаться, и ждала ответа…
Струны умолкли, и поцелуй уже не выглядел неуместным или поспешным, словно став продолжением песни. Собственно, ею он и был!
Некоторое время они просто стояли, ловя губами дыхание друг друга, и Тристан с удивлением прислушивался к необыкновенному ощущению цельности в себе, завершенности, как будто обрел что-то предельно важное, отсутствие чего ухитрялся раньше не замечать.
Сумерки обрушились внезапно, возвращая парящие где-то в «нездесь» души на бренную землю.
- Мы не успеем… - шепнул Айсен, не отстраняясь.
Тристан вздрогнул: слова прозвучали, как ответ на еще не заданный вопрос. Однако заставил себя произнести почти небрежно:
- Не тревожься! - он обнял юношу крепче, чувствуя себя так, как будто ступает по тоненькой скользкой кромке на краю ледяного обрыва и может сорваться вниз в любой момент. - Нам никуда не нужно спешить…
И это тоже был своего рода ответ: зачем? К чему требовать еще чего-то, когда самое важное у них уже есть?…
Тристан боялся разомкнуть руки: прерывать миг абсолютного единения казалось святотатством, как будто уйти с этого места, оборвать звенящую на надрыве струну пронзительной нежности - явилось бы катастрофической, непоправимой ошибкой! Словно единственный шаг мог стать роковым, тем самым необратимым проступком, после которого безвозвратно меняется и человек, и его судьба, и смысл в ней уже перестает существовать…
Но вечно стоять так они, к сожалению, не могли. Забывшись, молодые люди уже пробыли на развалинах куда дольше, чем следовало, и теперь действительно вряд ли успели бы вернуться в город до закрытия ворот. К тому же, быстро темнело, и вскоре дорогу найти стало бы совсем затруднительно.
- В самом деле, уже поздно! - со вздохом сожаления улыбнулся Тристан, ловя себя на смутном, но тяжком ощущении, что он все же что-то упустил. - Пойдем?
Кивнув, Айсен сошел с обрушившейся кладки следом за мужчиной, успешно делая вид, что речь и правда идет не более чем о пристанище на ночь. Этот закат точно отравил его, разъедал душу ядовитой смесью надежды и самых сокровенных мечтаний, от которой не существует противоядия. Но юноша был спокоен, - как человек, который знает, что ему больше нечего терять и нечего бояться, потому что все страхи давно уже стали явью.
- Куда? - с какой-то странной улыбкой спросил молодой человек, но Тристан не смотрел на него в этот момент и не видел ее.
Мужчина медлил с ответом: ничего подобного он заранее не планировал, да и было нечто неправильное в том, чтобы вести Айсена туда, где он когда-то встречался с давней любовницей. Однако ни вопрос, ни ответ на него не имели для юноши ровно никакого значения - когда сердце заходится в агонии, какая разница здесь или там… Какая разница, где умирать.
И умирать теперь было не жалко. Любимый звал и просил, предлагая руку, чтобы помочь, и это было так болезненно-остро, как последний глоток воздуха перед стынущей глубиной дна. Как долго они шли на этот раз, и как называется постоялый двор в предместьях, на удивление приятный и уютный, куда привел его Тристан, молодой человек сказать не мог. И вряд ли бы нашел это заведение на следующий день, хотя местечко, как и его хозяева - несмотря на удар, гордо восседающий у стойки на пивной бочке старикан со щербатой кружкой, размером на добрую пинту, и его дочь, отличающаяся не менее могучим сложением, - были весьма колоритными.
Пусть так! Это было даже лучше - просто место. Просто один дивный день, который подходит к концу. Просто одна ночь… Огонек желания, никуда не исчезавший из светлых глаз мужчины, вспыхнул ярким откровенным пламенем, когда они оказались в снятой комнате. Он помнил этот огонь, ясно узнавал его в коротких взглядах Тристана…
Пусть! Пусть будет так, если нет ничего иного. Айсен потянулся к нему первым…
Поцелуй вышел резким и жадным. Юноша, знающий лишь как отдаваться, даривший себя любимому без остатка, всегда послушный, покорный чужим желаниям, - сейчас брал, требовал все, что ему только могли дать до капли! Тристан, раздумывавший о том, как выйти из щекотливой ситуации с одной кроватью, не нарушив хрупкой связи между ними и не настроив опять против себя стыдливость Айсена, оказался захвачен врасплох настолько, что даже не сразу ответил. А когда ответил…
Это не было почти случайностью, попыткой воссоединения, пробой пера; и не было трепещущим крещендо слияния двух душ на переломе судеб. Это была страсть - чистая, подлинная, - и огненное буйство в крови, заставляющее бренную плоть плавиться тягучей лавой…
Все было неправильно, все не так. Их первая настоящая ночь, ночь возлюбленных, а не раба и господина, должна была стать событием, знаком взаимности и примирения, символом того, что изменились оба. Она не должна была случиться в гостиничной комнатушке, все достоинство которой - постель со вроде бы свежим бельем.
Но изменить что-либо было уже невозможно. Они не смогли бы остановиться даже под угрозой немедленной казни. Тристан запустил руку в густые волосы юноши, слегка оттягивая их назад, вторая рука без участия сознания крепко прижимала к себе гибкое тело за талию, хотя Айсен и не думал отстраняться, позволяя убедиться в охватившем его желании. Это был поцелуй-сражение, в котором они перехватывали друг у друга судорожный вдох, чтобы в следующий момент слиться еще яростнее.
- Малыш… солнце мое синеглазое!
Губы мужчины спустились ниже, оставляя на горле пятна ожогов, и юноша откинулся, вцепившись пальцами ему в плечи и выгнувшись сильнее. Тристан поддерживал его одной ладонью у затылка, вторая уже ласкала конвульсивно сжимающиеся ягодицы. Плохо контролируя себя, Айсен приподнимался, потираясь пахом о напряженную плоть мужчины, чувствующуюся под одеждой. От близости его тела было жарко, юноша дрожал, как в лихорадке, и было бы бессмысленно отрицать, что он тоже хотел заняться любовью не меньше Тристана… Но почему тогда на душе так тяжело и больно?
Может быть, потому, что она уже не умеет ничего другого? Ничего, боль это жизнь, он помнит! - Айсен раздраженно дергал пояс, который никак не хотел сниматься, хотя куртка и рубашка были уже распахнуты.
- Не спеши… не торопись… - мужчина очень кстати подсадил его на стол, сдвинув остатки их ужина, потому что низкий шепот над ухом вызвал совершенно обратную реакцию: у юноши просто ноги подкосились.
Однако, воспользовавшись удобным положением, он плотно обхватил коленями бедра возлюбленного, не давая отстраниться даже на то время, чтобы расстегнуть наконец мешающий пояс, и одновременно, обрывая шнурки, стягивал с Тристана его одежду… И те же поцелуи - извержением вулкана!
Это было нереально выдержать и сохранить здравый рассудок. Резким рывком в несколько шагов, мужчина практически перебросил юношу на пресловутую постель, предварительно сдернув с него чулки. И на несколько мгновений, пока раздевался сам, вбирал в себя невиданное, потрясающее воображение зрелище. Его стыдливый мальчик даже не двинулся, чтобы прикрыться, раскинувшись на простынях - обнаженный, полностью открытый, до малейшего уголка немыслимо соблазнительного тела, в котором не
