2 года 9 месяцев
Последний месяц был очень насыщенным, и записывать текущие события было некогда. У нас жила «тётя Наташа» - выпускница детского дома, чью судьбу мы пытаемся сейчас устроить.
19-ого августа случился путч. Утром позвонил Игорь Кайбанов – узнать, не в курсе ли мы происходящего, и тут Иван заявил, что забыл мне сказать о перевороте. Собралась по интернатским делам. У Ленсовета толпа человек в 100-150. Плакаты «С фашизмом вас, дорогие петербуржцы!», и всё в этом роде. С собой взяла приёмник – по нему говорят о новых указах Янаева. Ощущения тягостные. Возвращаясь обратно, увидела, что толпа у Ленсовета выросла – стала человек 400-500. Ораторствуют депутаты, ждут Собчака, который должен прилететь к 16 часам. Встретила знакомого журналиста из «Ленинградского литератора» - Костю Селивестрова, а также депутата Родина. У всех тревожные лица. Динамики из зала заседаний работают слабо, еле слышно, потом поставили вагон с нормальным матюгальником. Толпа скандирует «Фашизм не пройдёт». Из Москвы и Прибалтики сообщают: везде танки и бтр. На Ленинград тоже идёт колонна танков, к ночи будет на месте. Призывы распространять информацию всеми доступными средствами, ибо ТВ и радио целиком под контролем ГКЧП – нашей родной хунты. Диктуют указ Ельцина. Переписываю его от руки, стоя на корточках и положив лист бумаги на асфальт. Дома на принтере распечатали несколько сот экземпляров указа, вернулась к Ленсовету. Народу уже несколько тысяч человек. За две минуты расхватали все листовки.
А в Александровском саду мамаши мирно, как ни в чём не бывало, гуляют с колясками. Говорю, что в городе неспокойно – уводите детей домой. А они в ответ только улыбаются. Чувствую, что выгляжу идиоткой.
Дома говорю Ивану, что надо бы ещё отнести листовок, но он очень нервничает, боится за меня, начал бить посуду – пришлось остаться.
Вечером ТВ возвращается городу. По нему показывают выступления Собчака, Щербакова, Беляева. Ловим «голоса». Радио «Балтика» и «Открытый город» перешли на круглосуточное дежурство и ведут трансляцию новостей, сменяясь через каждые 2 часа. Новости тревожные, читают их, торопясь, взахлёб, боясь не успеть – в любой момент их могут снова прикрыть. ГКЧП объявило запрет на радио и средства массовой информации.
Пресс-конференция хунты. Шестёрка: Янаев, Язов, Пуго, Павлов, Стародубцев, Крючков. Едкие вопросы прессы: «Какое у вас здоровье, господин Янаев?», «А вы советовались предварительно с Пиночетом?», «Какие вы даёте гарантии, что Горбачёв останется жив?»
У Янаева дрожат руки, клянётся, что Горбачёв – его друг, и т.д., говорю Лёше: «Это плохие дяди».
Звоню в Огре. В Латвии убит один человек на ТВ. Завтра собираются объявить всеобщую забастовку. У нас тоже планируется.
Звоню тёте Гуле в Алма-Ату. Плачет, не верит, что всё хорошо закончится.
Утром, как только встаём, включаем ТВ, радио, приёмник – по очереди слушаем новости, где передают более важные. В Москве и Ленинграде объявлено чрезвычайное
