создание обученных и вооруженных сил подпольной организации. А Назимов верит.
— Что же вы предлагаете? — спросил Баки, внешне оставаясь спокойным.
— Говори ты, Саша, — попросил Королев.
Зубанов с видом человека, убежденного в собственной непогрешимости, предлагал организовать в лагере небольшой подпольный штаб. Штаб создает немногочисленные группы отважных патриотов, готовых на самые смелые подвиги. Группы вооружаются ножами и другим холодным оружием, а при возможности пистолетами. По мере представляющихся возможностей та или иная группа включается в транспортные команды, систематически отправляющиеся из Бухенвальда в его филиалы. В пути вооруженные патриоты организуют массовый побег заключенных.
— Если из лагеря бежать почти невозможно, в пути сделать это намного легче, — заключил Зубанов.
Назимов помолчал, обдумывая это предложение, потом заявил:
— Я не могу согласиться с вашим планом. Он пригоден для решения лишь отдельной задачи. А центр ставит перед нами широкую цель — освободить всех заключенных.
— Но ведь транспортные команды отправляются из лагеря довольно часто. В некоторых из них бывает по нескольку тысяч человек, — напомнил Королев.
— И однако всех узников не будут транспортировать, — возразил Назимов. — К тому же после первого массового побега гитлеровцы примут чрезвычайные меры, изменят правила транспортировки, усилят охрану… И беглецов переловят и… — Назимов махнул рукой. — Нет, этот путь — непригоден, товарищи. Я решительно против. Если мы применим ваш план, напрасно загубим тысячи жизней.
— Кто боится жертв, пусть остается в стороне! — резко бросил Зубанов.
— Да разве станут эсэсовцы разбираться, кто виновен, кто невиновен, — нахмурился Назимов. — Они только обрадуются возможности учинить массовую резню.
— Если мы боимся риска, какой же смысл всей нашей болтовни? — вскипел Зубанов.
— Риск бывает разным, — теперь уже спокойно проговорил Назимов. — Никто нам не дал права рисковать тысячами жизней заключенных, которые и так гибнут как мухи. Нет, — решительно закончил Назимов, — орел или решка, пан или пропал — не наш принцип. Я понимаю, что при массовом восстании мы тоже понесем тяжелые жертвы. Но это будет гибель в бою тех, кто сознательно вступит в нашу армию. Слабые физически, нерешительные останутся пока в стороне от схватки. Они могут примкнуть по мере того, как борьба будет складываться в нашу пользу. В массовом выступлении я вижу гораздо больше шансов, на успех.
Зубанов и Королев продолжали стоять на своем. — Ну что же! — Назимов хлопнул ладонью по колену. — Других предложений, нет? Следовательно, каждый остается при своем мнении. Я обещаю буквально и дословно ознакомить товарищей из центра с мнением обеих сторон. Центр примет то предложение, которое сочтет целесообразным.
Назимов встал с места. Вслед за ним поднялись и Зубанов с Королевым. Поочередно протягивая им руку, Баки испытующе смотрел на них. Ни Зубанов, ни Королев не отвели глаз под его острым взглядом. Липа их были правдивы и решительны.
Что скажет центр?
И все же это было очень неприятно. При первой же встрече, еще до начала работы мнения военных руководителей разошлись. Чего же ждать потом, когда борьба обострится? Что подумают о них работники центра? Не сочтут ли их за пустых прожектеров, за болтунов? Может, Баки следовало пойти на какой-то компромисс и найти общий язык в споре?
В этот день Назимов, как всегда, с утра до позднего вечера прибивал к старым башмакам деревянные подошвы, обтягивал обувь тряпьем. Бессмысленная, механическая работа, от которой воротило душу, надоела ему до чертиков. Порой внутри у него все вскипало, мысль о том, что он бессловесный раб фашистов, настолько мучила и бесила его, что хотелось раскидать в стороны эти деревянные колодки, инструмент. Но вспышка проходила, и он снова и снова думал:
«Кто же из нас прав? Может быть, я еще недостаточно хорошо знаю условия Бухенвальда? Может, я недопонял задачи, поставленной центром?»
Если человек постоянно думает об одном и том же, не переставая сомневаться, мозг его скорее обычного устает и человек в смятении не находит себе места, его охватывает апатия. В таких случаях малодушные люди как бы перестают осознавать себя мыслящими существами, превращаются в своеобразный ходячий механизм. В конечном счете — серый туман безразличия окутывает их со всех сторон.
Назимов всеми силами противился надвигающемуся отчаянию. Но скрытый внутренний враг — расшатанные нервы — мешал ему сосредоточиться. Рабочий день казался Баки бесконечным. К вечеру время словно остановилось.
— Вы сегодня что-то нервничаете? — обратился к нему сосед по рабочему столу.
— Э-э, будь все проклято! — Назимов отшвырнул башмак. — Кажется, взял бы вот этот молоток да и начал колотить направо и налево. Будь что будет!..
— Кого колотить, за что? За то, что работаем «помаленьку»? — спросил сосед многозначительно.
Назимов, взглянув на него искоса, махнул рукой, взялся за другой башмак. Возле них остановился фюрарбайтер Бруно. Заложив руки за спину, он с минуту наблюдал за работой Назимова, потом глухим своим голосом спросил:
— Ты что, Борис, нездоров?
Глаза у Назимова зло блеснули, — сегодня все наступают ему на мозоль.
— Я здоров! — Баки с размаху вогнал гвоздь молотком. — И не думаю хворать! А вот другие… — он не договорил.
— Если здоров, так и не хмурься, как мужик, у которого овин сгорел, — заметил Бруно. — Не у тещи в гостях находишься, чтоб капризничать. После работы зайдешь ко мне! — строго закончил Бруно.
Спокойные, внушительные слова Бруно образумили Назимова. Он поднял голову, взглянул на окно. Стекла сделались фиолетовыми. Значит, солнце зашло, скоро конец работы. Баки вздохнул свободнее, невидимые тиски, сжимавшие грудь, как будто ослабли. Баки повел плечами. «Этак… и в самом деле можно раскиснуть».
— От плохого настроения дуреешь, как от угара, — признался Назимов соседу и нервно зевнул.
— Бывает, — согласился сосед.
Вот и конец работы. Назимов снял фартук, отряхнулся, убрал инструмент. Бруно уже ждал его, позвал с собой:
— Идем, послушаем новости.
Назимов молча последовал за ним. Они спустились в подвал. Там уже были люди.
— Друзья, — ровным голосом начал Бруно, — я позвал вас, чтобы ознакомить с новыми сводками Совинформбюро. За последнее время войска Советской Армии освободили города Новгород-Волынский, Белую Церковь, Бердичев, Чудов, Кировоград… Еще я хочу прочесть вам показания унтер-офицера триста восемьдесят четвертой немецкой пехотной дивизии Фрица Байера, взятого в плен русскими. Фриц Байер был ранен на Волге. В октябре прошлого года после выздоровления его снова отправили на русско- германский фронт. Что же увидел он там? Он говорит, что из опытных, хорошо обученных кадровых солдат почти никого не осталось: все погибли. Сплошь и рядом части укомплектованы людьми, не нюхавшими пороха, непригодными к военной службе. Но и таких не хватает. По словам Фрица Байера, в батальоне, где он служил, дела были из рук вон плохи. От первой роты осталось всего шестнадцать человек, от третьей — девять. Командир батальона приказал им сражаться до последнего человека. Но Байер решил, что это бессмысленно. Он предложил своим солдатам бросить оружие, те согласились с превеликим удовольствием… Ну, что ты скажешь на это, Борис? Ты военный человек. В таких условиях можно долго
