противоречия не были так резки, чтобы дать почву для усиления монархии.
Правда, может показаться на первый взгляд, что постоянная война за народность и веру должна была помочь Багратидам в создании грузинского единства и монархии. Вообще говоря, война часто являлась тем горнилом, в котором государства находили прочный закал. Лавровый венок победителя часто превращался в царственный венец, а к золоту короны прекрасно идет зелень победного лавра. Но могли ли грузинские монархи победить Чингисхана, Тамерлана и других сильных владык Востока?
Не могли, и вот, присматриваясь к условиям борьбы (мы имеем в виду преимущественно нашествия) грузин с их врагами, мы найдем там лишний, притом веский шанс в пользу центробежных влияний.
Оборона в замках, недоступных местах, монастырях, партизанские нападения — все это вело к тому, что люди еще больше прятались в свои крепкие жилища. Очень часто защищались, как кто мог. Грузины всегда любили родные поля. Оборона страны и своего собственного клочка земли — для них это было одно и то же.
Условия защиты и вообще военная организация Грузии не благоприятствовали власти царей.
Словом, средства объединения были особенно бедны, а центробежные силы — особенно постоянны и действительны.
Из всего сказанного следует, что когда по смерти царя Александра Грузия оказалась разделенной, то это вовсе не находится в каком-либо потрясающем несоответствии с прошлым страны.
В XV веке мы видим в Грузии совокупность издавна сложившихся областей с местными, частью также издавна сложившимися династиями. Независимость или полунезависимость княжеств не помешает Багратидам считать эти княжества своим наследием; здесь источник вековых неурядиц и междоусобий, где каждый по-своему прав и где все в порядке вещей, даже самый беспорядок.
Но борьба царей с владетелями — это еще борьба с политическим значением, конечно, междоусобицы не ограничивались этим.
Владетели, не связанные между собой какими-либо отношениями, кроме частных, разрешали оружием вопросы и недоразумения, которые между ними возникали. Начало авторитета почти утрачивается, все основано на начале верности подданных владетелю, владетелей между собой.
Такое положение вещей возрастало прогрессивно: в XV веке дела обстояли лучше, чем в XVII.
Для нас важно иметь в виду общую картину Грузии во 2-й половине XV века, потому что
Во-первых, падение Константинополя.
В 1463 году загородили навсегда дорогу, ведшую из Грузии в единоверную Византию, а через нее — ко всей христианской Европе.
Грузия осталась одна в Азии, перед врагом, неизмеримо сильнейшим, беспощадным, фанатическим.
Затем в эту эпоху сложились две могущественные величины по соседству с Грузией — Персия и Турция, обе одинаково враждебные последнему оплоту христианства в Азии и в то же время враждебные между собой. Это основное условие, определившее политическую жизнь Грузии в XV–XIX веках.
Отныне разделение Грузии на Восточную и Западную, коренящееся в чисто туземных условиях, искусственно обостряется и становится в связь с соперничеством двух великих восточных монархий. Оставляя в стороне подробности, скажем, что Западная Грузия (Имеретия, Мингрелия, Гурия) входит в сферу влияния Оттоманской империи, Восточная (Карталиния и Кахетия) — в сферу влияния Персии[6]. Что же касается княжества или атабекства Самцхийского, то эта чрезвычайно важная, культурная часть Грузин, авангард ее на юг и запад, вынесла в XVI столетии самые тяжкие удары персиян и турок и постепенно была вовсе отторгнута от Грузии и перешла в ислам, долго однако не утрачивая национального облика. Потомки грузинских атабеков облекались званием пашей ахалцихских и, пользуясь большой свободой, играли роль в делах грузинских земель до самого конца дней Грузии.
Этот огромный и ничем не вознаградимый проигрыш ее мусульманскому Востоку тесно связан с упрочением влияния Турции и Персии по обе стороны Лихских гор. Надо иметь в виду следующее: что в войнах Турции и Персии (а каждая из них действовала сообразно «историческим» задачам и никогда не спускала глаз с противника) Грузия не могла оставаться безучастной зрительницей хотя бы потому, что воюющие стороны из грузинской территории делали часто побочный театр военных действий. Брать сторону турок — это значило стать врагами персиян и наоборот.
Приходилось хитрить, пользоваться обстоятельствами. Но Персия и Турция умели извлекать выгоду из положения Грузии. Подкуп, поддержка желательных претендентов, поощрение раздоров — все пускалось в ход. Конечно, и Персия, и Турция были заинтересованы в том, чтоб у них был обеспечен фланг, и их усилия имели тем больший смысл, что в боевом отношении грузины были и в плохие времена силой, с которой считались. Ее надо было сломить или купить. К тому же бранная жизнь легко прививала грузинским владетелям инстинкты кондотьеров, с которыми нетрудно было вступать в сделки.
Заметим также, что с окончательным раздроблением Грузии оставалась еще возможность отдельным ее частям разрешить удачно вопрос государственной консолидации, правда, в меньшем масштабе, но все же с влиянием на судьбы всех грузинских земель. Нельзя отрицать того, что цари грузинские делали иногда решительный шаг к упрочению власти. Так, например, царь Кахетинский Георгий I (в конце XV в.) уничтожил наследственных правителей областей (эриставов) и поставил на их место своих чиновников- моуравов. Точно также он приурочил военные округа (хоругви) к епархиям, чтобы начальствование над каждой из 4 хоругвей не стало наследственным. Такая осмысленная деятельность могла, конечно, дать самые лучшие результаты. Но, повторяем, обстоятельства слишком благоприятствовали центробежным стремлениям — в отдельных царствах так же, как и в целой Грузии.
Сильный феодал в борьбе со своим царем всегда мог найти поддержку извне. Его всегда приласкают в Испагане; его поддержит кто-либо из соседних ханов или паша; к услугам его — полудикие кланы Дагестана, призвание которых заключалось в набегах; оставив другим мирные формы производств — земледелие, ремесла, — они занимались в качестве постоянных промыслов набегами, добычей рабов, службой за деньги. Приглашение грабить и жечь они принимали с восторгом — и были по-своему правы, так как жить они могли, только промышляя хищничеством[7]. Мало-помалу (в XVII–XVIII вв.) появление лезгинских партий сделалось делом обыкновенными, это был истинный бич для Карталинии и Кахетии, которые в своих действиях на юге никогда не имели обеспеченного тыла[8].
Нет необходимости настаивать на том, что внешние условия крайне обостряли и без того сильно выраженную феодальную разрозненность. Это слишком очевидно.
Лучшие грузинские цари, цари-крестоносцы, были всегда поглощены элементарной борьбой за существование. Об организационной работе не могло быть и речи. А цари-мусульмане, из которых некоторые, как, напр., Ростом, правили достаточно долго и достаточно спокойно, не вносили каких-либо благоприятных изменений, вреда же принесли очень много — в смысле ущерба христианству и народности.
Как бы то ни было, и в XVIII столетии лучшим монархам этой эпохи, Ираклию II и Соломону I Имеретинскому, приходится вести напряженную борьбу с вассалами. И если заговорщики, действовавшие против Ираклия, могут сойти за крамольников, то этого нельзя сказать, напр., о Ростоме, эриставе Рачинском, могущественном феодале, доведшем в своем упорстве Соломона до изнеможения.
При таких условиях, могла ли какая-нибудь часть Грузии стать оплотом политического обновления страны? Конечно, не могла, и это тем более, что ни одна из этих частей не была достаточно сильна, чтобы повелевать другой. Карталиния, Кахетия уравновешивались Имеретией, Мингрелией, Гурией. В восточной половине Грузии силы Кахетии и Карталинии были приблизительно равны[9] , в западной — Имеретия не сильнее и не слабее Мингрелии, вдобавок под боком у них Абхазия и Гурия, которые едва ли кого завоюют, но и себя завоевать не дадут. Прибавьте в этому еще разграничение сфер влияния между Турцией и Персией в Грузии — совпадающее с делением ее на Западную и Восточную, — примите во внимание, что всякий «поиск» Карталинии и Кахетии на запад от Лихских гор (и
