кое-что материальное. Однако всё это чистой воды предположения, и будь мы в кабинете следователя, ничего такого про Коркина не сказали бы, потому что следствию нужны факты, а не домыслы.
Итак, ухлопав на машину почти все личные сбережения, отказавшись надолго от земных радостей и утех, утратив расположение главного редактора (после вторичной просьбы продлить срок сдачи рукописи), Юрий Тихонович вплотную приблизился к осуществлению своей гордой мечты. В пятницу после обеда он отправился в магазин электротоваров, где купил вилку со шнуром и предохранитель — это было всё, что оставалось ему приладить к своей машине. Дела минут на пятнадцать, а впереди долгий пустой вечер, и Юрий Тихонович шёл домой не спеша. Он миновал проходной двор, вдвое сокращавший и без того короткий путь, и двинулся к центру по улице, перекопанной строителями, которые возились тут уже не первую неделю. «Всё им недосуг заасфальтировать,—размышлял Коркин. — Магистраль называется…»
На улице было людно. Из магазинов выскакивали граждане и гражданки с портфелями, сумками и авоськами, туго набитыми продуктами, Коркин лишь ироничёски улыбался, потому что в его глазах плыли к роскошным универмагам самодвижущиеся тротуары.
Он пересёк площадь, купил в ларьке эскимо, добрёл до ближайшей скамейки и присел ненадолго, чтобы окинуть на прощанье взором пейзаж восьмидесятых годов. Фасад городской библиотеки, выкрашенный недавно в жёлтый цвет, раздражал Коркина своей яркостью, и он перенёс взор на стеклянный вестибюль кинотеатра «Лебедь», пытаясь рассмотреть, на афише, что сегодня идёт, но из-за дальнего расстояния не разобрал и тут же, забыв о сиюминутном, принялся размышлять о кинематографе будущего, стереоскопическом и откровенном. От приятных дум его отвлекли капли тающего мороженого. Юрий Тихонович содрал с эскимо обёртку и, быстро оглядевшись, сунул её под скамейку. «Небось возле каждой лавки урны поставят», — подумал Юрий Тихонович, облизывая палочку. Потом он решительно встал, пропихнул палочку в щель между планками скамейки и направился в сторону дома.
На Липовой улице, где он жил, было тихо. Коркин шёл по мостовой, расчерченной классиками и неровными квадратами для нетленной игры в крестики-нолики. В былые времена это вызывало у Юрия Тихоновича приступы злости, но сейчас он сдерживал себя и лишь старался не пачкать подошвы мелом.
В кухне, где стояла, подальше от чужих глаз, машина времени, негде было повернуться. Юрий Тихонович пролез к ней боком, приладил вилку, вставил предохранитель и боком же вылез. Потом, опасаясь занести в будущее современную микрофлору, он трижды вымылся под душем цветочным мылом и стал собираться в дорогу.
Вместе с парой нательного белья и электробритвой Юрий Тихонович уложил в портфель самые важные в его профессии вещи: стопку бумаги, полдюжины карандашей, блокнот в глянцевой обложке с золотыми буквами «Участнику конференции» и кулёк с мелкими сувенирами для облегчения контактов. Потом он вынул всё, сунул на дно кое-какие ценные вещи, прикрыл их бельём и сверху разложил остальное. Когда портфель был собран, Коркин вновь расстегнул его и бережно снял с полки пыльную керамическую вазочку, выигранную им в художественной лотерее. Эта вазочка несколько десятилетий спустя — то есть завтра же! — будет представлять большой исторический интерес, и любой музей отхватит её с руками. Пыль Коркин решил не стирать, как-никак пыль истории; а чтобы место внутри вазочки не пропадало, он спрятал в неё свёрнутое в трубку и перетянутое чёрной аптечной резинкой описание своей гениальной машины.
Но ещё раз пришлось Юрию Тихоновичу расстегнуть портфель: он совсем забыл про флягу, про очень удобную плоскую флягу с накручивающимся колпачком, который, будучи отвинченным, оборачивался стаканчиком. Несколько поколебавшись, Юрий Тихонович Поверх фляги разместил приобретённые на рынке огурчики домашнего посола, аккуратно уложенные в полиэтиленовый пакет. Щёлкнул замок портфеля. Всё было готово к старту.
Юрий Тихонович накинул просторный пиджак, внимательно и не без удовольствия оглядел себя в зеркало, взял портфель и шагнул в кухню.
Часы пробили полночь.
За время подготовки к броску в грядущее Коркин тщательно продумал все детали. Для старта он облюбовал телефонную будку у ворот. Давным-давно неизвестные злоумышленники срезали трубку с телефонного аппарата, клочок земли у будки, прежде утрамбованный ногами ожидающих очереди, теперь порос жёсткой травой, дверь открывалась с трудом. Сюда Юрий Тихонович и принёс из кухни свою машину, стараясь не производить лишнего шума. В считанные минуты он расставил всё по местам и подключился к сети — в том месте, где некогда сияла, освещая телефонный диск, электрическая лампочка. Он делал всё автоматически — так бывалый солдат с закрытыми глазами собирает затвор своего карабина.
Оставалось только щёлкнуть выключателем, и у ворот скромного дома на Липовой улице произойдёт событие, которому суждено войти в историю. Гражданин Вселенной отправится в Завтра.
Однако Юрий Тихонович не думал в эти мгновения ни о величии науки, ни о прижизненной славе. Им владело единственное чувство — страх. Впервые за полгода и, как назло, именно сейчас, накануне свершения, он испугался. В голове металась леденящая душу мысль о смертельной опасности, которой он себя подвергает, замелькали перед зажмуренными глазами центрифуги и барокамеры, и из тьмы, окружавшей будку, выплыли огненные латинские буквы, предвещавшие смертельные перегрузки…
«Ещё раз обдумать, ещё раз взвесить», — бормотал Юрий Тихонович, стараясь взять себя в руки.
И он принялся рассуждать. От установки УВЧ, а тем более от телевизоров, в которых по меньшей мере дважды меняли кинескопы, ждать больших перегрузок не приходилось; да там, кстати, стоят новенькие предохранители. Другой бы, наверное, тут же успокоился. Но Юрий Тихонович кое-что смыслил в медицине, в своё время написал даже серию очерков о её достижениях — и он ясно осознал, сердцем почувствовал новую опасность: рывок во времени — и сузятся кровеносные сосуды (или расширятся? — разве упомнишь…). Закупорка, тромб, спазм. И конец. В межвременном пространстве, никем не узнанный, витает хладный труп литератора Коркина…
Пока Юрий Тихонович тихонечко, себе под нос, стенал, его осенило. Семена антиалкогольной пропаганды пали на благодатную почву и дали спасительные всходы: Коркин вспомнил, что спиртное каким-то образом влияет на сосуды. Кажется, сужает. Хотя, впрочем, скорее, расширяет. Как бы то ни было, пятьдесят на пятьдесят, что алкоголь действует в нужном направлении.
Коркин плотно прикрыл дверь будки, чуть отодвинул один телевизор и, поджав на восточный манер ноги, уселся на цементный пол. Теперь, когда колебания были позади, его движения стали точными и скупыми. Он положил на колени портфель, изъял флягу и пакет с огурцами, отвернул крышку, совершив тем самым трансформацию её в стаканчик, который через секунду оказался наполненным до краёв. И без всякого тромбоза выпить на дорожку не мешало бы. Посему Юрий Тихонович, не мешкая, опрокинул стаканчик и, задержав дыхание, наскоро заел огурчиком. На душе стало тепло и спокойно. Но ещё не совсем. Юрий Тихонович ещё раз наполнил стаканчик и ещё раз опорожнил его, закрыл флягу и замотал пакет с огурчиками, защёлкнул портфель и облегчённо прислонился к железной стене. Теперь он знал: мгновение настало.
Твёрдой рукой Коркин потянулся к панели и, подумав секунду, поставил ручку подле цифры «20», написанной цветным мелком на телевизоре: он отправлялся в двадцать лет спустя. Потом он закрыл глаза, нащупал выключатель и резко, отсекая прошлое, рванул его.
Будку тряхнуло. Коркин почувствовал, как нарастают перегрузки. Кровь прилила к голове. Оранжевые язычки пламени охватили обшивку, заголубели немытые стёкла. Тело Юрия Тихоновича стало лёгким, почти невесомым. Он поднял руку, расслабил её, и она плавно, будто нехотя, опустилась вниз, словно приказывала невидимому оркестру: тихо, тихо, ещё тише…
Пламя за стёклами погасло, исчезла вибрация. Будка немного покружилась и замерла. На дворе стоял двадцать первый век.
В ноль часов двадцать семь минут гражданин Вселенной Юрий Тихонович Коркин вышел из машины времени в неизвестность.
В двадцать первом веке было тихо и свежо. В отдалении лаяла собака, небо было усыпано созвездиями и туманностями. Знобило. Юрий Тихонович прислонился спиной к дереву и выпил ещё стаканчик. С удовлетворением отметил он два приятных факта. Во-первых, путешествие во времени не оказало ни малейшего влияния на потребительские свойства напитка. Во-вторых, он сам нисколько не пострадал, разве что чуть ослабли ноги. Зато на душе было прекрасно, хотелось петь и плакать.
