и выпирали из розового свитера. За эту неделю она дважды приезжала заправляться, хотя необходимости не было, в этот раз он даже перелил галлона три лишку.
Ник неспешно обошел автомобиль.
– Может, мне посмотреть, как у вас там с маслом и водой?
– Ну почему же нет, миленький?
Пока он возился под капотом, она рассматривала себя в блестящей серебряной пудренице. Сначала женщина внимательно рассмотрела глаза с густо накрашенными ресницами и подведенные черным. Затем нос – о. тут требовалось побольше пудры. И наконец – губы, полные, чувственные губы, блестящие от помады и готовые ко всему. У нее были длинные рыжеватые волосы, одета она была в меховое пальто, которое едва прикрывало выдающуюся, обтянутую свитером грудь. Она была старая. По крайней мере, лет тридцать. Ник мастерски определял возраст женщин.
– Это кто такая? – спросил он у Джорджа в первый же раз, как она приехала.
– Никогда не видел раньше, – сказал Джордж, жуя табак, – на табличке иллинойский номер, наверное, кого-нибудь навещает.
– У вас здесь есть уборка? – спросила женщина, захлопывая пудреницу.
– Что есть?
– Комната для девочек. Он показал куда идти.
И она вышла из автомобиля.
Женщина была высокая – по счастью, подумал Ник, потому что, имея такую грудь, она не смогла бы подняться, упав на живот.
Меховое пальто доставало только до бедер. Под ним была короткая юбка и высокие, до бедер, замшевые сапоги.
– Вы здешняя? – спросил он, зная, что она приезжая. Она облизала губы:
– Я на пути к цивилизации. Остановилась здесь на неделю у сестры.
– Поразвлечься? – И ему сразу же захотелось дать себе тумака. Что за дурацкий вопрос? Неужели в Босвелле можно поразвлечься?
Она, не спеша, оглядела его – ее соблазнительные глаза обшарили его с головы до пяток.
– Нет, – сказала она и запрыгала в дамскую комнату. Джордж заговорщически подмигнул.
– А она с тобой не прочь, парень. Будь начеку. Видел эти буфера? Я бы и сам того… – Джордж причмокнул и хохотнул.
Несколько недель назад, подумал Ник, эту женщину можно было бы попытаться уложить, но сейчас… зачем ему? Его интересовало только одно – побольше заработать, как можно больше. Как только у него будет пять сотен, он удерет из этой вонючей дыры.
На переднем сиденье женщина оставила раскрытую сумку. Из нее высовывался бумажник, набитый купюрами. Когда она вернулась, он сказал:
– Не стоит так оставлять сумку – могут быть неприятности.
– Но так было всю мою жизнь, – и улыбаясь: – Как с моим маслом?
– Прекрасно!
– У меня все в порядке?
– Все, абсолютно.
Она подала ему кредитную карточку, он проштемпелевал «Джинивьев Роуз». Он успел заметить обручальное кольцо на руке – толстый обруч, усыпанный бриллиантами.
– А вы откуда? – спросил он, пока она расписывалась.
– Из Чикаго. Был там когда-нибудь?
– Нет. У меня дружок оттуда. Его отец был полицейским. – И опять глупо. Иисусе! Что это с ним сегодня?
– Полицейский, да? Ненавижу полицейских. – Она сунула ему пятидолларовую бумажку на чай и молча отъехала.
– Эй, она мне пятерку дала, – сказал он Джорджу.
– Вставь ее в рюмочку, – ответил Джордж, – потому что это в первый и последний раз тебе столько дали.
– Ага, – он пошел в туалетную комнату, вдохнул в себя воздух. Еще пахло ее духами. Он сбрызнул лицо холодной водой и опять посмотрел в треснувшее зеркало. Джордж говорил, что не стоит того, чтоб тратиться на новое. Он вгляделся внимательно и легонько дотронулся до носа. Он теперь был не такой, как прежде, и никогда не будет прежним, но выглядел не очень плохо. Не такой прямой, как раньше, немного изогнутый и придает ему довольно свирепый вид. Но лицо от этого приобрело выражение твердости, и он определенно теперь выглядит старше семнадцати лет. Бетти Харрис сказала, что сломанный нос делал его мужественнее, этой силы раньше в лице не было.
Может быть, и так, но он не уверен.
– А когда ты станешь знаменитым, ты сможешь его выправить, – добавила она.
«Знаменитым!» Как дерьмовски прекрасно это звучит. Ведь такие слова из уст Бетти – настоящий комплимент.
