внутрь всё наторгованное.
— Отойдём немного?
Было видно, что у сопровождающего есть вопросы к парню…
Они подошли к импровизированному кафе, и по знаку повязконосца им быстро принесли по чашке чая за их столик. Михаил сделал глоток и чуть сморщился — напиток был без сахара.
— Что, не привык? Ладно, потерпи.
В свою очередь собеседник тоже сделал глоток, потом отставил чашку обратно на столик, чуть подался вперёд, приближая лицо к парню, чтобы снизить громкость голоса:
— Ты, наверное, уже понял, что с продуктами здесь дело очень плохо?
— Понял. И думаю, не продешевил ли я? Ведь кроме меня здесь никого больше не было с картошкой…
— Не только с картошкой. Уже месяц продукты не продают и не меняют. Ты первый за это время.
— Почему так?
— Все стараются запастись на зиму. Да после тоже жить надо… А холодильники не работают. Сколько всего погнило — ты не представляешь… Скот пал. Остались грибы да ягоды… И тут ты, да ещё пятьдесят мешков картошки!
Сделал небольшую паузу, снова отпил из чашки:
— Если можешь продать ещё — вези.
Опустил голову, вертя пустой сосуд в руках.
— Мало кто зиму переживёт. Жрать будет нечего. Электричества нет. Только уголь и дрова. Так что…
— Ясно. Но я своё уже отторговал. Теперь — если только весной, когда дороги оттают…
— Ты один живёшь?
— Прости, но это моё дело.
Михаил выделил слово «моё»…
— Извини. Не хотел тебя обидеть. Будем тебя ждать. И надеяться.
Парень поднялся из-за стола:
— Ладно, замнём. Спасибо вам за помощь в торговле.
— Может, тебе ещё чем помочь?
Михаил чуть помялся, потом всё же произнёс:
— Хочу на рабов взглянуть. Никогда не видел.
Собеседник скривился:
— И охота же тебе пачкаться? Ладно. Твоё дело. Но учти, они тоже на продукты свой «товар» продают…
— Разберусь. Бывай.
Протянул руку, и мужчины пожали друг другу ладони на прощание…
Глава 4
…Угрюмые, насторожённые лица охранников. Потухшие глаза «живого товара», потерявшего всякую надежду и желание жить… Они уцелели в кошмаре невиданной доселе чумы, и попали в руки тех, кто не считает их за живых существ, за людей. Рассматривая их всего лишь как товар, который можно продать, обменять, воспользоваться, наконец, просто убить, когда надоест. Из прихоти, из любопытства, из беспричинной злости. Товар… И этим здоровенным «быкам» плевать, что каждый из тех, кого они привели на продажу — человек. Такой же, как они, как покупатели, которых, кстати, очень немного, всего-то трое, может — четверо. Да и то, практически все посторонние, присутствующие в этом загаженном подземном переходе — зеваки. Любопытствующие… Это одна половина перехода. И вторая, где находятся свободные, продающие себя на время за возможность выжить в длинную полярную зиму. Эти отличаются от отловленных охотниками на людей. У них, по крайней мере, есть то, чего нет у первых — возможность получить свободу после того, как срок действия договора истечёт. Хотя и меньше надежды на то, что их вообще кто-нибудь купит… Больше шансов, естественно, у женщин. Как-никак, ей гарантированно есть чем платить за своё содержание… К тому же за время, проведённое вместе по контракту, может случиться и чудо — вдруг покупатель влюбится и сделает её своей постоянной спутницей? Мизерная надежда, но… В жизни бывает всякое…
…Михаил прошёл вдоль перехода, внимательно рассматривая «живой товар», что одной, что другой категории. Ему было противно, но разум говорил ему, что одному на острове прожить столько времени невозможно — можно сойти с ума. Что бы там ни утверждали Дефо, Дюма — человек существо стадное, и быть без общения, без возможности перекинуться с кем-либо обычным словом почти девять месяцев и остаться в нормальном состоянии — нереально. Значит, ему нужен собеседник и, по возможности — помощник. Поскольку дел у него на зиму запланировано видимо-невидимо. Чего стоит только разобрать те тонны и тонны всего, привезённого им в своё новое обиталище. И не просто разобрать и определить по местам, а сохранить. Возможно на многие годы… Поэтому он и решился пройти туда, куда ни за что бы не стал соваться раньше… Кого же купить? Мужчину? Есть возможность того, что купленный просто убьёт его, чтобы завладеть бесценным богатством. Значит, надо приобрести женщину. Или девушку. Не слишком старую. Не очень уродливую. Зачем портить глаза, настроение и аппетит при виде страшной, как нынешняя жизнь, старухи? Так что надо себе подобрать спутницу на девять зимних месяцев. Впрочем, как говорится, планы у него самые простые, без всяких матримониальных мыслей. И пошлых, впрочем, тоже… Может быть, вот эта? Давно не мытые волосы непонятного оттенка, грязная, вытертая одежда с неумело пришитыми заплатками… Хм, интересно, готовить-то она умеет? Да и выглядит неопрятно как-то… Прошёл дальше. Так… А это у нас что? С прицепом. У неё ребёнок. Девочка. Пять лет. Самой — двадцать четыре. Старше меня на год. Ох ты ж — забыл, что у меня день рождения был! Так и пропахал всё это время, словно проклятый. С ума сойти… Ладно. Сейчас покончу с этим неприятным делом и устрою себе выходной. Тогда и отпраздную… Так кого же выбрать?..
Он прошёл до конца перехода, где была сделана глухая стена из металлического листа, задумчиво повернулся, снова окинул взглядом освещаемый чадными древними керосиновыми лампами проход, сделал пару шагов и остановился возле давешней грязнули. Та сидела, опустив голову и спрятав лицо за распущенными спутанными волосами серого от пыли цвета. Михаил внимательно взглянул на табличку — это не свободная. Отловлена на побережье. Не говорит. Но слышит. Опаньки… Немая? Или просто… Та, словно что-то почувствовав, вдруг вскинула голову, и парень удивился — да она не наша! Потому и молчит… Просто не понимает, что ей говорят… И улыбнулся своим мыслям — это, пожалуй, будет забавно! Вскинул руку, и тотчас возле них вырос здоровенный «бык»:
— Хочешь купить?
— Сколько?
Громила прищурился, смерив парня взглядом:
— Ты картошкой торговал здесь только что.
— И?
— Мешок. И забирай.
Взглянул в свою очередь на «товар», презрительно скривился:
— Странный ты. Но хозяин — барин. Берёшь?
Михаил усмехнулся в ответ:
— Картошки у меня нет. Кончилась. Могу, конечно, съездить и завтра привезти. Но останется ли эта чумазая здесь до моего возвращения?
Громила пожал плечами в знак незнания:
— Не уверен.
— И я о том же… Может, возьмёшь тушёнкой? Десять банок с армейских «НЗ», и она моя.
— Двенадцать.
— Одиннадцать.
