Сторонников оппозиции особенно волновала «милитаризация» рабочих ресурсов и замена рабочего контроля на предприятиях единоличным управлением. Их растущий критицизм политики большевиков отражал разочарование рабочих своими новыми руководителями и неприятие народом заметного сползания советского режима к новому бюрократическому государству. «Рабочая оппозиция» возражала против того, что экономические организации правительства, да и сама коммунистическая партия засорены «буржуазными» специалистами и другими непролетарскими элементами.
Вожди большевиков, заявляла Коллонтай, не понимают нужд рабочего от станка и вообще жизни в цехах и мастерских. Не доверяя простым людям, они стремятся «облечь доверием технических чиновников, наследников прошлого, а не опираться на здоровые творческие элементы трудящихся масс». «Основа противоречий, – говорила она, – вот в чем: будем ли мы строить коммунизм через рабочих или поверх их голов, руками советских чиновников».
Александра Коллонтай, Шляпников и их союзники требовали, чтобы руководство экономикой от правительства было передано рабочим комитетам и профсоюзам, организованным в рамках Всероссийского конгресса производителей, которые прошли процедуру выборов, независимых от партийного контроля. Надо дать полную свободу, доказывали они, творческим силам заводских рабочих, а не «уродовать их бюрократической машиной, полной духа рутины, свойственной буржуазной капиталистической системе производства и контроля».
«Рабочая оппозиция», делала вывод Коллонтай, ставит целью добиться подлинной диктатуры пролетариата, а не партийных лидеров, потому что Маркс и Энгельс провозглашали: «Создание коммунизма может быть и будет делом рук самих трудящихся масс. Создание коммунизма принадлежит рабочим».
Ленин с растущим неудовольствием наблюдал рост оппозиционных настроений. Он оспаривал призыв Коллонтай к отцам-основателям для подкрепления своей позиции. Осуждая идеи «рабочей оппозиции», как «синдикалистское и анархистское отклонение» от марксистской традиции, он призвал ее лидеров к соблюдению партийной дисциплины. Ленин, опасаясь, что синдикалистские доктрины «проникнут в широкие массы», осудил все разговоры о «промышленной демократии» или о созыве Всероссийского конгресса производителей. Он решительно отказался от своих прежних утверждений, высказанных в работе «Государство и революция», что обыкновенный рабочий способен заниматься политическими и экономическими проблемами. «Человек практики, – заявил он, – знает, что это волшебная сказка».
К началу 1921 года Ленин испытывал серьезное беспокойство в связи с возрождением синдикалистских тенденций среди заводских рабочих и интеллигентов своей же партии и обдумывал меры их обуздания. В поисках ответа он обратился к работам Фернана Пелетье (выдающаяся личность во французском синдикалистском движении) и некоторым трудам Бакунина, а также Кропоткина. Кропоткин, живой символ либертарианства, продолжал пользоваться глубоким уважением всей России. Он пришел к убеждению, как рассказывал Эмме Голдман в 1920 году, что один лишь синдикализм может заложить фундамент для восстановления экономики России.
Кропоткин не претерпел личных унижений во время налетов на московских анархистов в 1918 году, но летом того же года пожилой князь был вынужден перебраться в скромный деревянный домик в городке Дмитрове, примерно в 80 километрах к северу от столицы. Большую часть времени он проводил работая над рукописью книги об этике (которую так и не закончил) и принимая поток посетителей, включая Волина, Максимова, Эмму Голдман и Александра Беркмана.
Кропоткин был серьезно обеспокоен диктаторскими методами советского правительства. Он резко возражал против разгона Учредительного собрания и террористических методов работы Чека и сравнивал партийную диктатуру, навязанную большевиками, с «якобинскими взглядами Бабефа». Тем не менее в открытом письме к рабочим Западной Европы он побуждал их оказать давление на свои правительства, чтобы положить конец блокаде России и прекратить их участие в Гражданской войне. «Дело не в том, что нельзя возразить против методов большевистского правительства, – повторял Кропоткин. – Мы далеки от этого! Но вооруженная иностранная интервенция обязательно усиливает диктаторские тенденции этого правительства и парализует старания тех русских людей, которые готовы оказать помощь России, независимо от ее правительства, в восстановлении ее жизни».
В мае 1919-го, за год до этой декларации, Кропоткин встретился в Москве с Лениным, чтобы обсудить их разногласия. Дискуссия продолжилась в ходе краткой переписки, в которой .Кропоткин не отказывался от своих нападок на диктатуру большевиков. «Россия стала революционной республикой только по названию, – писал он Ленину в марте 1920 года. – В настоящее время ею руководят не советы, а партийные комитеты… Если существующая ситуация будет продолжаться, само слово «социализм» превратится в ругательство, что случилось с лозунгом «равенство» через сорок лет после правления якобинцев». Но Кропоткин не потерял надежды. «Я глубоко верю в будущее, – заверял он в мае 1920 года. – Я верю в синдикалистское движение… в течение ближайших пятидесяти лет оно превратится в могучую силу и приведет к созданию бесклассового коммунистического общества».
В январе 1921 года Кропоткин, которому было почти восемьдесят лет, заболел воспалением легких, что и привело к его кончине. Его давний ученик, доктор Александр Атабекян, который тридцать лет назад основал анархистскую библиотеку в Женеве, сидел у ложа своего умирающего учителя. Через три недели, 8 февраля 1921 года Кропоткин скончался. Его семья отклонила предложение Ленина об организации государственных похорон, и тут же был создан комитет по организации похорон из ведущих анархо- синдикалистов и анархо-коммунистов, которых объединила смерть их великого учителя. Лев Каменев, председатель Московского Совета, разрешил Арону Барону и еще нескольким другим арестованным анархистам на день покинуть тюрьму, чтобы принять участие в похоронной процессии.
Не обращая внимания на жгучий холод московской зимы, они прошли кортежем до Новодевичьего монастыря, места погребения предков Кропоткина. Они несли черные знамена, лозунги с требованиями освобождения из тюрем всех анархистов и плакаты с такими надписями: «Где есть власть, там нет свободы» и «Освобождение рабочего класса есть дело самих рабочих». Хор пел «Вечную память». Когда процессия проходила мимо Бутырской тюрьмы, заключенные трясли решетки на окнах своих камер и провожали покойного анархистским гимном.
Эмма Голдман произнесла речь над могилой Кропоткина, а студенты и рабочие возложили цветы на его надгробие. Место рождения Кропоткина, большой дом в старом аристократическом квартале Москвы, был передан его жене и товарищам для организации музея, где будет место его книгам, бумагам и личным вещам. Организацией его занялся комитет анархистов-ученых. В него входили Николай Лебедев, Алексей Солонович и доктор Атабекян, которым шли пожертвования от друзей и почитателей со всего мира.
Гражданская война в России оставила по себе мрачное наследие в виде голода, развала промышленности, нехватки горючего, личной ненависти и политического разочарования. Горечь этого урожая вызвала в Москве и Петрограде в первые недели 1921 года резкий рост крайнего напряжения, которое и подготовило почву для Кронштадтского восстания, события, которое, как заметил Ленин, «осветило реальность лучше, чем что-либо еще».
Ближе к концу февраля по крупнейшим предприятиям Петрограда прокатилась неожиданная волна забастовок. По рукам ходили листовки и прокламации. Часть из них требовала топлива и хлеба, ликвидации рабочих батальонов Троцкого, возрождения свободных советов и заводских комитетов, другие – свободы слова, восстановления Учредительного собрания, прекращения террора Чека и освобождения из коммунистических тюрем эсеров, анархистов и других политических заключенных.
Еще до конца месяца делегация матросов и рабочих с военно-морской базы Кронштадта, расположенной на соседнем острове Котлин, прибыла в столицу, чтобы присоединиться к одной из демонстраций забастовщиков. В самом Кронштадте проходили митинги поддержки на Якорной площади – где в июльские дни 1917 года Блейхман произносил свои пламенные речи – и на борту линкора «Петропавловск», стоящего в гавани. Настоящее восстание разразилось в начале марта на островной базе и на окружающем промышленном комплексе. Оно длилось две недели, пока части большевиков и добровольцев не пересекли замерзший Финский залив по льду и не подавили мятежников.
История кронштадтского радикализма возвращает к революции 1905 года. Мартовский мятеж 1921 года, так же как и предыдущие восстания в 1905 и 1917 годах, был бурным и неожиданным, но он не был
