уничтожат, и их функции будут возложены на школы, больницы и организации общественного благополучия. Профессиональные армии будут распущены, а защитой будет заниматься народная милиция.
С точки зрения Максимова, Интернационал анархо-синдикализма представляет собой великолепный организационный инструмент для достижения этих целей, потому что он, в отличие от Коминтерна, искренне верил в лозунг «Освобождение рабочего класса есть дело самих рабочих». Централизация власти, писал он, неумолимо приводит – как это и случилось в Советской России – «к бюрократизации всего промышленного аппарата, появлению класса чиновников… к удушению независимых действий рабочих и к экономическому кризису».
Максимов оставался редактором «Дела труда», когда в 1940 году это издание слилось с периодикой анархистов Детройта «Пробуждение». Хотя Максимов был предельно занят своими редакторскими обязанностями, он все же нашел время написать и опубликовать работу с резким осуждением террора в России под названием «Гильотина за работой», а также работать над собранием трудов Бакунина – пока в 1950 году у него не сдало сердце. Его издание Бакунина вышло в свет три года спустя.
Из основных фигур русского анархистского движения теперь оставался только Абба Гордин. Эмигрировав в Соединенные Штаты в 1924 году, он продолжал выдавать, казалось бы, бесконечный поток книг, эссе и поэм на нескольких языках. Он стал соредактором Freie Arbeiter Stimme, анархистского журнала на идиш в Нью-Йорке, и выпускал свое собственное периодическое издание Clarion, наполненное многословными нападками на пороки современного общества.
В начале 30-х годов Гордин пришел к выводу, что подлинной движущей силой современной истории надо считать национализм, а не классовые конфликты. Класс, писал он, – это «ложная искусственная суперструктура, воздвигнутая на шатком основании рода занятий, в то время как корни понятия нации уходят глубоко в биологию, к которой имеют отношения расовые элементы, и в психологию, в ее конкретные формы национального языка». Вернувшись к своему национальному наследству, Гордин основал Еврейское этническое общество, у которого были немногие, но преданные последователи.
В 1940 году Гордин опубликовал многословную, но интересную критику Маркса, над которой работал более двух десятилетий. Марксистская доктрина, писал он, возвращает к исходным положениям его Манифеста пананархизма 1918 года. Она была «гибридом, рожденным от квазирелигии и псевдонауки». Законы, которые, как считал Маркс, имеют научную ценность, являются не чем иным, как бесстыдным «насилием над историей»; более того, узколобая ограниченная марксовская доктрина классовой борьбы между рабочими и хозяевами не учитывает раскол, который существует также между рабочими и управляющими.
Гордин заявил, что марксистский социализм – это идеология не рабочих, а «привилегированного класса политико-экономических организаторов». В абзаце, сильно напоминающем бакунинский труд «Государственность и анархия», Гордин описывал последствия того, что он считал управленческой революцией большевиков: «Очень скоро… будут воздвигнуты нерушимые стальные дамбы! Не пройдет много времени, и на развалинах старых понятий воздвигнутся новые; будет убран мусор -и руины, и тут воздвигнутся дворцы и храмы. Король умер – да здравствует король! Старые законы будут отброшены, а бывшие авторитеты изгнаны, чтобы дать место новичкам…»
В конце 50-х годов старый анархист, ощутивший притяжение еврейской культуры, эмигрировал в Израиль, где и скончался в 1964 году.
Русские анархисты; несмотря на запутанную историю их личных ссор и фракционных разногласий3, разделяли общую решимость создать бесклассовое общество, в котором никто не будет господствовать над своими собратьями. В течение более чем двух десятилетий, в тот смутный период, разделивший две великие революции, анархисты неустанно отвергали государство (в равной мере и самодержавное, и «пролетарской диктатуры») и собственность (и частную, и общественную) как два родственных источника угнетения и страданий в России.
Черпая вдохновение у Бакунина и Кропоткина, они протестовали против растущей политической и экономической централизации в российском обществе, с ее тенденциями дегуманизации, с ее нарастающим вторжением в пределы личной свободы. Они не могли пойти на компромисс с центральной властью. В их глазах попытки добиваться у властей частичных улучшений были совершенно тщетны; максимум, чего им стоило ждать, – это случайных крошек со «стола государства», не важно, царского или коммунистического. Частичные реформы были не в состоянии устранить основные Пороки правительства и капитализма – и государственного, и частного.
Для анархистов единственной надеждой спасти обездоленные рабочие массы от вечных уз было уничтожение государства и капиталистической системы. Они лелеяли апокалиптическое видение насильственных перемен, всеобщего краха – и воскрешения.
На развалинах старого порядка возникнет золотой век – без правительств, без собственности, без голода и лишений – сияющий век свободы, в котором человек будет волен строить свою жизнь без вмешательства каких-либо властей.
Для многих анархистов золотой век означал возвращение к ранней простоте, которая существовала до того, как централизованное государство и крупное производство начали превращать человеческое существо в безликий автомат. Они мечтали о возвращении к простым и прямым человеческим отношениям сельскохозяйственных коммун и ремесленных кооперативов, общин и артелей, чтобы таким образом обрести примитивную благостность средневековой Руси, когда, как было принято считать, не было «ни царя, ни государства», а только «земля и воля». То есть общество будущего предполагалось строить по образцу общества прошлого: федерация небольших коммун, свободных от властей и принуждения, члены которых связаны узами общей работы и взаимной помощи.
В таком обществе труженик в поле и в мастерской обладал достоинством самостоятельного человека, к которому никто не может относиться как к имуществу или как к предмету с рыночной стоимостью.
Но как заново обрести свободу и простоту бытия доиндустриальной России в век распространения массовой продукции? Каким образом личные ценности маленьких общин могут сохраниться в безликом мире огромных заводов и стремительно растущих городов?
Немногие анархисты пытались решить эту дилемму, побуждая рабочих на манер луддитов ломать свои станки и громить заводы, надеясь таким образом оживить умирающий мир кустарного производства. Тем не менее подавляющее большинство с распростертыми объятиями приветствовало научный и технический прогресс, унаследовав у Петра Кропоткина и его предшественника Вильяма Годвина уверенность, что механизация избавит человека от тяжелой, утомительной работы, предоставит время для отдыха и занятий культурой и устранит недостатки, традиционно присущие ручному труду.
Отвергать механизацию промышленности только потому, что она рождена капиталистической системой, писало издание петроградских анархо-синдикалистов в 1917 году, было бы величайшей глупостью; в будущем мире миллионы людей будут счастливо жить в больших городах и работать на современных предприятиях из бетона и стали, а обширные парки удовлетворят потребность людей быть ближе к природе. Старая культура Европы умирает, заявили братья Гордины в 1918 году, и «только Анархия и Техника будут править миром».
В новом промышленном мире ценности маленького сообщества будут сохраняться стараниями фабричных комитетов. Сторонники синдикализма видели в них городское противопоставление «общине» и «артели», современное выражение естественной склонности человека к взаимной помощи. «В фабричных комитетах, – заявила работница текстильной фабрики на конференции в 1918 году, – любой может увидеть зародыш, пусть и не совсем развитый, социалистической коммуны». Сходным образом Эмма Голдман однажды заметила, что независимый рабочий совет – «это тот же старый русский «мир», просто в более современной и более революционной форме. Он настолько глубоко укоренен в людях, что возник на русской почве столь же естественно, как появляются цветы на полях».
Анархисты надеялись путем создания федерации городских фабричных комитетов и сельских коммун реализовать то лучшее, что есть в двух мирах, в простом мире прошлого и механизированном – будущего. Они надеялись внедрить последние технические достижения в децентрализованную общественную систему, свободную от принудительных черт капитализма, в систему, в которой рабочий класс больше не будет послушной армией марионеток, которыми управляют сверху. Анархисты считали – чтобы добиться
