героев я проливал слезы, которые были подлиннее слез, пролитых по поводу кончины многих друзей и родственников. Наименее реальным из всего мне казался холст на стене, позади Жузе Бухмана: печальная композиция, не по теме, поскольку было невозможно угадать, что там была за тема: это-то, вероятно, и является самым большим достоинством современного искусства. Вечер быстро входил в окна. Перед нашим взором пробегали пляжи, кокосовые пальмы, увешанные плодами, длинные растрепанные кроны казуарин[41]. Еще мы видели море, далеко в глубине, пылающее гигантским синим пожаром. Поезд замедлил ход на подъеме. Старый механический монстр-астматик тяжело дышал, почти задыхался. Жузе Бухман двинул вперед королеву, угрожая моему коню. Я подставил ему пешку. Он рассеянно посмотрел на нее:
— Правда неправдоподобна.
Вспыхнул улыбкой.
— Ложь, — объяснил он, — повсюду. Сама природа лжет. Что такое маскировка, к примеру, если не ложь? Хамелеон притворяется листком, чтобы обмануть бедную бабочку. Лжет ей, говоря: «сиди спокойно, дорогая, разве ты не видишь, что я всего лишь зеленый листок, трепещущий на ветру?» — а затем высовывает язык со скоростью шестьсот двадцать пять сантиметров в секунду и съедает ее.
Он съел пешку. Я хранил молчание, ошеломленный признанием и сверканием моря вдали. Мне на память пришла лишь чья-то фраза:
— Ненавижу ложь, поскольку она являет собой неточность.
Жузе Бухман узнал цитату. Мгновение взвешивал ее, измеряя прочность и механику слов, эффективность:
— Правда тоже неоднозначна. В противном случае она была бы истиной, невероятно далекой от человека.
Он все больше оживлялся, по мере того как говорил: «Вы процитировали Рикарду Рейша[42]. Разрешите мне процитировать Монтеня: „Ничто из того, что кажется настоящим, не может не показаться ложным“. Существуют десятки профессий, в которых умение лгать является достоинством. Я имею в виду дипломатов, государственных деятелей, адвокатов, актеров, писателей, шахматистов. Я имею в виду нашего общего друга Феликса Вентуру, без которого мы бы не познакомились. Назовите мне какую-нибудь профессию, хотя бы одну, которая никогда не прибегала бы ко лжи и в которой человек, говорящий только правду, ценился бы по-настоящему?»
Я почувствовал себя загнанным в угол. Он двинул одного из слонов. В ответ я двинул вперед коня. Как-то на днях я видел по телевизору баскетболиста, простодушного парня, который жаловался на журналистов:
— Иногда они пишут то, что я сказал, а не то, что я хотел сказать.
Я пересказал это Бухману, и он от души рассмеялся. Я уже находил его не таким антипатичным. Паровоз протяжно свистнул. Удивленный вой не спеша разворачивался, как красная лента, по четкой кромке берега. Группа рыбаков на берегу махала поезду. Жузе Бухман ответил на приветствие широким взмахом. Несколькими минутами раньше, во время короткой остановки, он перегнулся через окно, чтобы купить манго. Я слышал, как он торговался на каком-то герметическом, певучем языке, который казался состоящим из одних гласных. Он сказал мне, что говорит на английском с разными акцентами; говорит также на разных немецких диалектах, на французском (парижском) и итальянском. Он уверил меня, что так же свободно способен изъясняться на арабском или румынском.
— Я говорю даже на блатерарском, — иронизировал он, — секретном языке верблюдов. Говорю на хрюканье, как прирожденный кабан. Говорю на жужжании, стрекотании и — обратите внимание, поверьте, — даже на карканье. В безлюдном саду я мог бы обсуждать философские проблемы с магнолиями.
Он очистил одно манго перочинным ножом, разрезал его пополам и протянул мне тот кусок, что побольше. Съел свой. Рассказал, что на маленьком островке в Тихом океане, где он прожил несколько месяцев, ложь считалась одним из самых твердых основ общества. Министерство информации, уважаемое учреждение, почти священное, было уполномочено создавать и распространять ложные новости. Как только их запускали в народ, эти новости росли, обретали новые формы, возможно, противоречивые, порождая широкие народные движения и приводя в движение общество. Представим себе, что безработица достигла уровней, считающихся критическими. Министерство информации, или просто Министерство, начинало распространять известия, согласно которым в глубинных водах, хотя всецело в пределах морской зоны страны, была обнаружена нефть. Возможность небывалого экономического подъема оживляла торговлю, специалисты, горя желанием принять участие в восстановлении хозяйства, возвращались из-за границы домой, и в считанные месяцы появлялись новые предприятия и новые рабочие места. Не всегда, конечно, все складывалось так, как прогнозировали специалисты. Был, например, случай, когда Министерство, которое, несмотря на название, всегда было структурой независимой от политической власти, бросило на представителя оппозиции, с намерением расстроить его карьеру, подозрение в том, что у него был роман на стороне с одной знаменитой английской певицей. Слух рос и набрал силу; дошло до того, что политик развелся с женой, женился на певице (с которой раньше даже не был знаком), тем самым приобрел огромную популярность и через несколько лет был избран президентом страны.
— Невозможность контролировать слухи, — сказал он в заключение, — вот главное достоинство этой системы. Это наделяет Министерство почти божественной природой — шах королю!
Я понял, что проиграл. Решил рискнуть и предложил ему королеву.
— Феликс Вентура говорит, что верит всему, что кажется невозможным, — и поэтому он верит в вас…
— Он так говорит?
— Говорит. Я не верю. Ни в вас, ни в Анжелу Лусию. Всякий раз, когда два события сталкиваются друг с другом и мы не знаем почему, мы говорим, что это было случайностью, совпадением. То, что мы зовем случайностью, нам следовало бы назвать неведением.
— Вас не удивляет тот факт, что два фотографа, мужчина и женщина, оба после долгих скитаний, возвращаются в страну в одно и то же время?
— Меня — нет, в конце концов, я один из этих фотографов. Но я нахожу естественным, что вас это удивляет. Совпадения, мой друг, всегда удивляют, деревья всегда производят тень, и первое, и второе — в порядке вещей. Шах и мат.
Я положил своего короля (белого) и проснулся.
Реальные персонажи
Министр пишет книгу, «Подлинная жизнь одного бойца», толстый том мемуаров, который намеревается выпустить до Рождества. Чтобы быть точным, рука, которая пишет, наемная, и зовется она Феликс Вентура. Мой друг отдает этой работе большую часть дня, вплоть до самого вечера. Закончив очередную главу, тут же читает ее будущему автору, они обсуждают ту или иную деталь, он учитывает замечания, исправляет то, что надо исправить, и так они продвигаются. Феликс сшивает вместе реальность с вымыслом — умело, тщательно, принимая во внимание даты и исторические факты. Министр ведет в книге диалог с реальными персонажами (в некоторых случаях — с Реальными Персонажами), и необходимо все сделать так, чтобы указанные персонажи назавтра поверили, что действительно обменивались с ним признаниями и мнениями. Наша память в значительной степени питается тем, что помнят о нас другие. Мы склонны воспринимать чужие воспоминания как свои собственные, — даже вымышленные.
— Это как замок Святого Георгия в Лиссабоне, знаешь? Он с зубцами, но зубцы эти фальшивые. Антониуде Оливейра Салазар[43] приказал добавить крепости зубцы, чтобы она была больше похожа на настоящую. Крепость без зубцов казалась ему неправильной, даже несколько уродливой, как верблюд без горбов. Именно эта фальшь — зубцы — заставляет воспринимать замок Святого Георгия как аутентичный. Некоторые восьмидесятилетние лиссабонцы, с которыми я беседовал, убеждены, что замок испокон веков стоял с зубцами. Забавно, ты не находишь? А будь они подлинными, никто бы его таковым не воспринимал.
