В последнее время графиня настолько окрепла, что каждую подработку доводила до конца, но теперь она снова раскисла. Ей страшно. Если, несмотря на всю любовь и заботу, Луиджино покинул их, даже не успев родиться, если сильная непреклонная Ноэми страдает от любви, а строгая-престрогая нянюшка превратилась в озорную девчонку, если таков этот мир, значит, и скрипачка может вернуться, и сосед больше ни разу не покажется у стены. И кто их за это осудит?
Чтобы порадовать нянюшку, ей говорят, что противоположное крыло дома тоже выкупили, и, вырядившись во что-то невероятное, нянюшка подходит к стене и опять делает неприличные жесты. Сосед посвящен в затею и подтверждает, что скоро графини станут полновластными хозяйками всего особняка, совсем как раньше, а он теперь целыми днями пакует вещи, готовясь к переезду.
Правда, теперь нянюшка, которая наконец-то нашла себе собеседника, души не чает в соседе, и он носит ей рыбу с рыбалки, а она каждый день передает ему, бедняжке, через стену уже зажаренную рыбку прямо на тарелке, а еще говорит, что сумеет убедить графинь не выгонять его, а сдать ему квартиру, и он, забавляясь, благодарит ее и говорит, что теперь его судьба в ее руках. Но надолго ли его хватит?
Ничто не вечно. Все возникает и рушится в свой черед. Вот дом, например. Теперь задний фасад привели в порядок, а с переднего, отремонтированного всего два года назад, штукатурка кусками отваливается, стена вся в мокрых пятнах, а водопроводные трубы прогнили. И вот как раз сейчас, когда графиня способна справиться с любыми учениками любой школы, весь заработок уйдет на заделку дыр, а стоит их заделать, как тут же появятся новые.
И вообще, мысль о самоубийстве кажется ей самой правильной. Жаль, что сейчас зима, а то можно было бы еще потренироваться, как ей лучше утопиться в море.
В общем, все вернулось на круги своя. Только Ноэми немного другая. Из дальних поездок на конгрессы она уже не привозит подарки из роскошных отелей — вместо них достает из чемодана какую- нибудь посудину, раздобытую в антикварном магазине, и говорит, что хотела бы постепенно восстановить коллекцию Элиаса и сделать ему сюрприз. Хотя и невозможно найти то, что она разбила. Как раз самые ценные экспонаты: савонские салатницы, овальные блюда из Альбиссола-Супериоре, церковные сосуды из Черрето-Саннита, майолики из Ариано-Ирпино. Ну так Элиас сам напросился.
Но порой, когда небо особенно голубое, она вспоминает небо над овчарней, а когда ночь звездная, думает, что из окон Элиаса звезды были видны лучше: таких близких и сияющих она больше не видела нигде и никогда.
А иногда тайком, стыдясь самой себя, сажает цветы — наобум, когда придется, как бестолковая графиня в «клумбе несправедливости» — и надеется, что они чудесным образом примутся и зацветут.
Может, и правда раньше, с Элиасом, было лучше, хоть он и не любил ее и ничего серьезного между ними не было. А может, все же любил, но она, чтобы в это поверить, все хотела докопаться, почему, а веских причин не находила: ведь она уже немолода и некрасива, и ни нежной ее не назовешь, ни обаятельной. Вот и получалось, что просто так он ее любить не мог и был у него какой-то умысел. Выпендриться, что ли, хотел, похвастаться, что покорил одну из тетушкиных хозяек, мало того — заставил ее страдать, всячески показывая, что отношения у них чисто дружеские? И к тому же ее помощь пригодилась бы в тяжбе с соседями.
А вдруг Элиас ничего такого не думал? И не было у него никаких задних мыслей? Конечно же, раньше было лучше. И все тут.
Лучше было даже тогда, когда задний фасад особняка еще не был отремонтирован, когда каждый день с утра пораньше она уже видела его на лесах и угощала кофе. Сейчас, проходя по двору, она даже взгляда не кинет на этот великолепный, такой же, как прежде, фасад, а когда соседи спрашивают ее, довольна ли она работой, она такое лицо делает, будто сказать хочет: «Да мне плевать. Да пусть все пойдет прахом. Все это ерунда. Чушь».
23
Вчера впервые за долгое время все собрались в столовой Маддалены и Сальваторе. Весна, все окна открыты. Тут-то графиня и предложила:
— Первым делом надо как-нибудь вечером пригласить на ужин Элиаса. Я его встретила.
— А он придет? — спросили хором остальные.
— Конечно. Он ждет еще с тех пор, как его приглашали Сальваторе и Маддалена. Решил, что мы передумали.
— У меня столько посуды для его коллекции, и очень интересной. Например, большие блюда работы Джузеппе Пера: по ободу нанесен губкой синий кобальт, а дно расписано розами, — небрежно бросила Ноэми.
Все, кроме нянюшки и Карлино, перестали есть и молча переглянулись.
— Он точно согласился? — спросила Ноэми.
— Точнее некуда, — радостно подтвердила графиня.
— И как он там?
— Мучается.
Ноэми улыбнулась и принялась за еду. Нянюшка ничего не спросила — возможно, Элиаса она уже и не помнит. А для Карлино Элиас так мало похож на отца, что и вовсе не существует.
— Но ведь я не могу его пригласить, — продолжала Ноэми.
— Я сам приглашу его на днях, — вмешался Сальваторе. — С удовольствием с ним повидаюсь.
— Тогда начну готовить коробку с новой коллекцией, — выпалила одним духом Ноэми.
Тут графиня, перескочив с пятого на десятое, завела речь совсем о другом: сосед водит самолеты, легкие.
Соседу она рассказала о себе все: про желание умереть, про отца Карлино, который вот-вот обзаведется вторым ребенком и теперь счастлив, даже про рояль, который непонятно куда девать, и про то, что уроков музыки больше не будет.
Сосед внимательно ее выслушал и потом сказал ей самые прекрасные в ее жизни слова: что сам он натерпелся всякого, просто не хочет об этом говорить, такой уж у него характер, но когда он зовет ее и она подходит к стене, он чувствует, что достиг тихой гавани.
Тихой гавани. Представляете?
И он сказал, что ей надо просто стараться приземлиться точно на взлетную полосу, как на самолете, и больше ни о чем не думать, только о том, чтобы не разбиться. А еще она может слетать с ним до Корсики, и ей это будет полезно. А когда она привыкнет к полетам, он бы научил ее водить самолеты.
И он не боится взять ее с собой в самолет — в конце концов, справлялась же она в одиночку, когда Маддалена была беременна, а Ноэми в больнице, и работу она теперь тоже не бросает и не обращает внимание ни на шуточки, ни на шум, ни на бумажные шарики.
И есть кое-что еще, продолжала графиня, о чем знает только сосед, потому что никто, кроме него, в это просто не поверит: однажды ей все же удалось создать кулинарный шедевр, творожный торт, и она перевернула его на блюдо пышным, целеньким, аппетитным. И завопила что есть мочи: «Скорее, скорее, идите сюда!» Но никого не дозвалась, а тут торт взял и развалился. Страшно расстроенная, она села за стол и съела то, что получилось. Очень вкусно.
Она попыталась еще раз сотворить это чудо, спросила у нянюшки, не помнит ли она, как вынимать десерт из формы. Разумеется, она не помнила. А Маддалена сказала, что обычно торт кладут в морозилку, но с творогом так поступать нельзя, потому что сыворотка отделится и получится полное безобразие.
В общем, графиня никак не может доказать, что ей удалось создать шедевр. Разве что ей поверят на слово. Сосед ей поверил.
И кстати, сосед сказал, что у него дома рояль прекрасно поместится, потому что дом у него большой, потолки высокие, комнаты просторные и мебели почти нет. Он пригласит того же учителя, и если по методике нужно, чтобы вместе с мальчиком занимался кто-то из родителей, то, хоть он и не настоящий отец, все равно попробует.
