шею, кудрявые волосы, в которых уже проглядывала седина, щемящую худобу под белоснежной накрахмаленной рубашкой с засученными рукавами, сильные руки и добрые ладони, деревянную ногу, которая угадывалась под штаниной, и старые ботинки, так безупречно начищенные, что у нее просто слезы наворачивались — ведь как достойно выглядело его исстрадавшееся тело, до сих пор удивительно сильное и красивое.
Иногда и здесь выдавались солнечные деньки, и все преображалось: каштаны казались золотистыми, небо голубым, и веранду, куда Ветеран выходил курить или читать, а бабушка делать вид, что вышивает, заливало светом.
Он вставал, подходил к окнам и смотрел на холмы за стеклом, и каждый раз, когда он, постояв в задумчивости, поворачивался, чтобы сесть обратно, он смотрел на нее и улыбался как-то неопределенно, его улыбка нравилась бабушке чуть не до боли, и потом весь день ее переполняло волнение.
Однажды за ужином Ветеран прошел мимо бабушкиного столика, и вид у него был нерешительный, словно он не знал, куда бы ему сесть, тогда бабушка убрала пальто и сумочку, освобождая ему место. Он сел, и они улыбнулись, глядя друг другу в глаза, в тот вечер они не притронулись ни к еде, ни к питью. Ветеран страдал той же болезнью, что и бабушка, и в его почках тоже было полно камней. Он прошел через всю войну. Мальчишкой он зачитывался романами Сальгари и записался добровольцем на флот. Ему нравились море и литература, особенно поэзия, которая поддерживала его в самые трудные минуты. После войны он окончил университет, а недавно переехал из Генуи в Милан, где преподает итальянский язык, изо всех сил стараясь, чтобы ученики не скучали, и живет в доме с общей галереей в двух белых-пребелых комнатах в мезонине, где не осталось и тени прошлого. Женился еще в тридцать девятом, у него есть дочь первоклассница, которая учится писать и рисовать орнамент, как это нынче принято, узор, вроде того, что бабушка вышивает на салфетках, только в тетрадках в клеточку, где им обрамляется каждая страница. Его дочка очень любит школу, запах книг и писчебумажных магазинов. А еще она любит дождь и зонтики, они с женой купили ей в подарок цветастый зонтик, похожий на пляжный. В это время года в Милане все время дожди, но она дожидается, когда он придет, в любую погоду, на ступеньках или прыгая в большом внутреннем дворе, куда выходят окна квартир людей попроще, а еще в Милане бывает туман, о котором бабушка раньше и понятия не имела и, по описанию Ветерана, решила, что туман напоминает потусторонний мир. А у бабушки детей нет. Из-за этих камней в почках. Ей тоже очень нравилась школа, но в четвертом классе ее оттуда забрали. Учитель пришел как-то к ее родителям и стал уговаривать их отправить девочку в гимназию или хотя бы в училище, потому что она уж больно хорошо пишет, и родители ее страшно перепугались, что их заставят послать бабушку учиться дальше, и посадили ее дома под замок, а учителю сказали, что их трудностей ему не понять и чтобы он оставил их в покое. Но писать и читать она уже научилась и всю жизнь что-нибудь тайком писала. Стихи, например, или просто записывала свои мысли. Или то, что с ней случалось, но и немного присочиняла. Она скрывала это ото всех, боялась, что ее примут за сумасшедшую. А вот ему она об этом рассказала, ему она доверяла, хотя они и познакомились всего час назад. Ветеран пришел в восторг и заставил ее торжественно поклясться, что она не будет стыдиться и позволит ему прочесть свои записи, если они у нее с собой, или перескажет: ему-то сумасшедшими кажутся все остальные, а вовсе не она. У него тоже есть своя страсть: он играет на пианино. Пианино в их доме было всегда, когда-то на нем играла его мать, и каждый раз, приезжая на побывку домой, он играл часами. Высшим своим достижением он считал «Ноктюрны» Шопена, но, когда он вернулся с войны, пианино куда-то исчезло, и он не решился спросить у жены, куда оно подевалось. Теперь он купил новое, и пальцы начинают вспоминать.
Здесь, на водах, ему очень не хватало пианино, но до того, как он познакомился с бабушкой, потому что, когда он с ней разговаривает и смотрит, как она смеется или грустит, смотрит, как ее волосы выбиваются из прически, когда она жестикулирует, или любуется ее тонкими запястьями, сравнивая их с ее потрескавшимися ладонями — он все равно что на пианино играет.
Теперь бабушка и Ветеран все дни проводили вместе, разве что кто-нибудь из них отлучался по нужде, да и то скрепя сердце, и плевать им было на сплетни: ему — потому что он был с севера, а бабушке и подавно, даром что она с Сардинии.
По утрам они встречались за завтраком: тот, кто приходил первым, не торопился завтракать, поджидая другого, а бабушка постоянно боялась, что Ветеран может уехать, не предупредив ее, или что она ему надоест и он пересядет за другой столик, удостоив ее лишь холодным кивком, как все те мужчины, что навещали ее по средам много лет назад. Но он всегда выбирал ее столик, а если ей случалось прийти позже, она сразу понимала, что он ее ждет, потому что он пил только кофе, а к еде не притрагивался, и бабушка так и заставала его за своим столиком перед пустой чашкой. Завидев ее, Ветеран тут же хватал свой костыль, вскакивал, словно отдавая честь своему капитану, слегка наклонял голову и говорил: «Здравствуйте, принцесса», — и бабушка смеялась, взволнованная и счастливая.
— Какая такая принцесса?
Потом он приглашал ее пройтись с ним к газетному киоску, газету он читал каждый день, как дедушка, только дедушка читал про себя и для своего удовольствия, а вот Ветеран садился на скамейку рядом с бабушкой, читал ей статьи вслух и интересовался ее мнением, и хотя он закончил университет, а она только четыре класса начальной школы, то, что она говорила, было для него очень важно. Он спрашивал ее, к примеру, что говорят сардцы о «Кассе Юга»?[17] Что думает бабушка о Корейской войне? А о том, что творится в Китае? Бабушка просила Ветерана как следует растолковать ей вопрос, а потом говорила, что об этом думает, и ни за что на свете не отказалась бы от чтения этих ежедневных новостей: они склонялись над газетой, и головы их почти соприкасались, они были так близко друг к другу, еще немножко — и губы их сольются в поцелуе.
Потом он говорил:
— Какой дорогой мы сегодня вернемся в гостиницу? Выбирайте, что вам больше нравится.
И всякий раз они выбирали новую дорогу, и когда Ветеран видел, что вид у бабушки какой-то рассеянный, она останавливается посреди улицы и разглядывает фасад гостиницы, или кроны деревьев, или еще что — эта привычка сохранилась у нее до самой старости — он обнимал ее за плечи и, легонько подталкивая, подводил к тротуару.
— Вы — принцесса. И должны вести себя как принцесса. Принцесса не замечает, что творится вокруг, это все те, кто вокруг, должны заботиться о ней. А ее дело просто жить и все. Не так ли?
Бабушку веселили его выдумки: будущая принцесса улицы Манно, нынешняя принцесса улицы Сулис и бывшая — равнины Кампидано.
Не сговариваясь, они все раньше и раньше приходили на завтрак, и у них оставалось больше времени на чтение газеты, сидя рядышком на скамейке, и на прогулку, где Ветерану обязательно приходилось обнимать бабушку за плечи и подталкивать к тротуару.
Однажды Ветеран попросил бабушку показать ему свои руки до плеч, и когда она закатала рукава блузки, он сосредоточенно провел указательным пальцем по венам.
— Красавица, — сказал он, переходя на «ты», — ты настоящая красавица. Но откуда все эти шрамы?
Бабушка ответила, что шрамы получила, работая в поле.
— А кажется, что они от лезвия ножа.
— Нам приходится много резать — таков крестьянский труд.
— Но почему тогда нет шрамов на ладонях? Кажется, что шрамы — они неспроста, слишком уж четкие.
Она не ответила, он взял ее руку и поцеловал, потом перецеловал каждый шрам на руках и обвел пальцем ее профиль. «Красавица, — повторял он. — Красавица».
Тогда она тоже дотронулась до него, до этого мужчины, за которым она столько дней наблюдала со своего стула на веранде. Бережно, будто он был скульптурой великого мастера, потрогала волосы, нежную кожу шеи, ткань рубашки, сильные руки с добрыми детскими ладонями, деревянную ногу с надетым на нее только что начищенным ботинком.
Дочка Ветерана на самом деле была ему не родной. В сорок четвертом он попал в плен к немцам, отступавшим на восток. Считалось, что жена родила ребенка от партизана — товарища по оружию, который
