голые стены, дышит таким же человеческим настроением – и получается словно раскаленный воздух радости, от которого чуть не задыхается счастливое сердце!.. Это коллективизм.

Нет, в коллективе мы не сливаемся в одного человека, не становимся одинаковыми. Коллективизм – это чувство локтя, чувство особенностей другого человека. Постоянное понимание такой, казалось бы, ерундовой истины, что всякий другой человек, в том числе и тот, который рядом с тобой, состоит из многого, как и ты. Он так же, как и ты, раздумывает, обижается, злится, сомневается, радуется за себя... Ему тоже что-то непонятно, а чего-то страшно хочется. Другого, чем тебе, но хочется так же. Простая мысль! Но как нам трудно, порой невозможно представить себе не то, что другой человек делает нам, а то, что происходит внутри у него, как если бы это было внутри у нас. Как нам трудно бывает вот так все перевернуть и услышать свои слова не такими, какими мы их ощущаем, а такими, какими они звучат уже в воздухе, в ушах других людей. А за словами другого видеть желания, обиды такие же, какие нам знакомы по себе.

Но если уметь это делать, тогда все преобразится!

Все станет и добрее и проще. И станет возможным чудо коллективизма.

За всякими поступками друга ты увидишь его самого, а не твои объяснения и оценки его поступков. Увидишь логику его личности. И его действия с этой его логикой тогда вполне согласуются и не будут выглядеть, например, такими уж нелепыми. Согласуются с логикой его личности, а не твоей, как это тебе – присмотрись! – очень хочется всегда делать. Да-да, вот такая нелепость: когда споришь, когда кого-то оцениваешь, ты чаще всего хочешь, чтобы его поступки исходили из твоего характера! Пришей кобыле хвост!..

Коллектив – это единство личностей, каждая из которых не похожа на другую, а не кучка сбившихся в стаю, в гурьбу, в компанию похожих друг на друга людишек, у которых так мало своего, что и спаяться-то по-настоящему нечем. Не хватает такого «олова».

Если нет ничего за душой, то такой «коллектив» страшен. Чуть только тебе сказали что-то другие, более голосистые, и ты уже готов идти за ними куда угодно, не очень-то оглядываясь по сторонам.

Ты не задумываешься, он не задумывается, целая группа не задумывается, но устремляется куда-то всей гурьбой и что-то делает – это очень страшно. Это наверное, самое страшное, что может быть с людьми. Потому что у такой группы сила есть, а совесть молчит. Страшные вещи может она сделать: тупые, бессмысленные, бесчеловечные. Потом, в одиночку подумавши, ужаснешься, а сейчас, вместе со всеми, легко и просто: раз – пошли, и все!

Духовно слабому человеку трудно противостоять заражающей силе объединенной группы. Да и не совсем уж слабому...

Социальные психологи – люди, которые занимаются тем, что происходит в психологии человека, когда он не один, провели такой опыт. Поставили на стол четыре пирамиды: три черные и одну белую. Пригласили нескольких человек, имевших специальное задание, и одного испытуемого, ни о чем не подозревавшего. И стали всех по очереди спрашивать, какого цвета пирамиды. Испытуемый, разумеется, сразу сказал, как есть: три черные, одна белая. Остальные же (для испытуемого точно такие люди, как и он) стали отвечать на этот вопрос иначе (в этом и было специальное задание, данное им руководителем эксперимента). Они стали говорить, что все пирамиды черные. Да-да, именно черные, мы же видим.

И тут произошло удивительное явление природы.

Испытуемый, совершенно обычный разумный человек, с хорошим зрением – короче, такой, как любой из нас, – стал сначала сомневаться в правильности своего «поспешного» заключения, а потом и вовсе твердо согласился с «мнением» большинства: совершенно точно, теперь, мол, и сам вижу – все пирамиды черные!

Что, удивительно? А вы попробуйте-ка непреклонно стоять на своем, если кругом вас все, как один, твердят, что все обстоит наоборот! Поневоле начнешь глаза протирать: уж не случилось ли с ними чего? Разве не бывало так? Не с пирамидами, где все так явно выражено: черное, белое, – а в менее определенных вопросах, на которые и общепринятого однозначного ответа-то нет... Тут великое мужество необходимо, большее, чем для того, чтобы по кладбищу ночью в одиночку прогуляться. Не ослиное упрямство, а мужество стоящего за свою истину, совесть свою человека.

Такая свойственная людям легкость в следовании авторитету большинства, что бы это большинство ни говорило, называется конформизмом.

Всякий коллектив – сила. Но куда эта сила обернется – зависит от каждого.

В настоящем коллективе мы, его члены, вовсе не мыслим хором. И не требуем друг от друга всегда говорить только нашими словами и в нашу пользу, обвиняя того, кто этого не хочет, в измене коллективу, принципу коллективизма.

Есть такое понятие: коллективный эгоизм. Только наши, мол, хорошие. Даже если они в чем-то и не очень хорошие. Или совсем нехорошие. Но ведь наши! Что бы наши ни сделали, все равно надо будет своих защищать. Даже если для этого душой придется кривить, чепуху плести, даже если прав будет «чужой». Мало ли что! (А там, глядишь, я чего-нибудь отчубучу – меня «свои» в обиду не дадут, так же горой встанут, вот нам всем и спокойнее.)

Казалось бы, «железное» правило. Только на обмане далеко не уедешь. Если мы с тобой «чужих» обманывать привыкли, то мы рано или поздно и друг до друга доберемся.

Коллектив – это единство людей принципиальных. Они не поступают, разумеется, не по- товарищески. Тем не менее их принципы, их совесть важнее всего и в коллективе. Где страдает чья-то совесть, даже если внешне все в порядке, там уже нет коллектива.

Сильнее честного коллектива ничего нет.

Коммунистическое общество

– высшая общественная формация, идущая на смену капитализму и имеющая две фазы своего развития: социализм и коммунизм.

Социализм есть то общество, которое вырастает из капитализма непосредственно, – первая фаза коммунистической формации. Коммунизм – вторая и высшая стадия, он может развиваться только тогда, когда вполне упрочится социализм. Воедино эти два понятия впервые были связаны в научном социализме. Раньше за каждым из них стояли совершенно различные учения, школы.

По возрасту коммунистические учения (от латинского слова communis – общий) старше. Их развивали такие утописты, как Мор, Кампанелла, Бабёф и многие другие. Утопический коммунизм ставил своей конечной целью полную общность имущества, полное социальное и экономическое равенство, распределение благ по потребностям, отмену денег. Наиболее старая коммунистическая книга и одновременно наиболее известная – это «Утопия» Томаса Мора, увидевшая свет в 1516 году.

В 1807 году появилась книга, написанная французом Шарлем Фурье – «Теория четырех движений и всеобщих судеб», которую можно назвать первой социалистической книгой. Социалисты и особенно Фурье выступали как поборники солидарности людей, свободы и братства.

Сам же термин «социализм» (от латинского socialis – общественный) появился еще позже, в 30-х годах девятнадцатого столетия. Утопический социализм обычно требовал не равенства, а справедливых различий – распределения благ по труду, во главу угла ставил проблему индивидуального счастья. Основной экономический принцип социализма – «И каждой способности по труду ее», – был сформулирован учениками Сен-Симона.

Карл Маркс и Фридрих Энгельс также отличали социализм от коммунизма по форме распределения. При социализме: «От каждого по способностям, каждому по труду»; при коммунизме: «От каждого по способностям, каждому по потребностям».

Однако сводить все только к этому отличию будет неправильно. И в идее коммунизма, и в идее социализма заложен куда более глубокий смысл. Учение Маркса и Энгельса как раз и сформировалось в борьбе с вульгарными, по их словам, «грубыми» коммунистическими теориями, которые «излагались языком голодного желудка». Вот почему они сначала полно и всесторонне разработали учение о коммунизме как о высшей ступени человеческого развития, а потом, только в конце жизни,

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату