лишь об удовольствиях: «Я вижу с отвращением насквозь вас, розовое племя наслажденцев, цинически играющих в младенцев...» И дальше он пишет: «В истории давно и след простыл тех, что искали наслажденье. Оказывает вечность снисхожденье лишь тем, кто снисхожденья не просил». Это стихи о ранней ответственности человека, о жизни без снисхождения. Ведь именно в восемнадцать лет встает вопрос: можешь ли ты сделать выбор? Можешь ли быть самостоятельным по-настоящему? Отказаться от такого пустяка, как, например, следовать дурному примеру, плохой моде.
Молодость – пора человеческих достижений. Гоголь писал: «Забирайте с собой, выходя из мягких юношеских лет в суровое, ожесточающее мужество, забирайте с собой все человеческие достоинства, не оставляйте их на дороге; не подымете потом!»
Врачи говорят, что к восемнадцати годам раскрываются психофизиологические возможности человека. С восемнадцати до двадцати восьми лет происходит наиболее интенсивное их развитие, а с точки зрения биологического цикла это период раскрытия огромных возможностей, заложенных в человеке.
Шестнадцать – восемнадцать лет – прекрасное время для самовоспитания. Но – учтите! – этим занятием вам придется заниматься теперь всю жизнь. И в тридцать, и в сорок, и в шестьдесят лет. Вечная работа над собой.
Элементы самовоспитания уже неизбежно усвоены вами: наблюдательность, мышление, память, внимание; они нужны в школе, на уроках. А вот нравственная сторона... Как победить собственное упрямство, не ассоциируя его с упорством? Не спутать мужество с лихачеством, принципиальность с драчливостью, твердость с черствостью, доброго человека с добреньким, радость с бодрячеством?..
Лев Толстой писал, что праздный ум – это пища для дьявола. Не оставляйте ума и рук в праздности! Сегодня же заставьте сделать себя тот правильный шаг, который вы откладываете, не хотите делать. Повторите завтра, послезавтра, найдите разумное сочетание между «хочу» и «надо» – и вы станете счастливыми. Да-да! Попробуйте, если не верите.
Совесть
Две зарисовки из жизни (одна написана учительницей, вторая – хирургом) по-разному иллюстрируют проявление этого морального качества.
...Восемь новеньких учебников географии лежали на столе. Ольга Петровна сказала:
– Распределяйте сами как хотите. Устраивайте снова лотерею или придумайте что-нибудь другое.
Встала Нина Овчаренко, тряхнув золотистой челкой:
– По-моему, эти книги надо раздать тем, кто в прошлые разы получил меньше всего новых учебников. А то некоторые ребята почти каждый раз выигрывали, а вот Люба, она такая невезучая, у нее все учебники оказались подержанными, кроме английского, а его всем дали.
Саша Пономарев закричал с места:
– Ну и неправильно! – Он вообще любил спорить, Нине же возражал особенно охотно. Под взглядом учительницы он поднялся и уже тише повторил: – Это неправильно. Например, Алешка, не знаю, сколько он в школе выиграл, но учебники у него все новые, ему отец достал. И многим родители купили. Нет, надо опять лотерею.
Нарезали 39 аккуратных полосок и на восьми написали «60 коп.» – цена книги. Ребята быстро расхватали бумажки – и вот выигравшие запрыгали, закричали, побежали к столу Ольги Петровны и быстро расхватали учебники.
У стола стояла Лена Иванцова, она была копушей и на всех раздачах оказывалась последней. Теперь она растерянно смотрела на стол, где уже не лежало ни одной географии, и молча протягивала классной руководительнице листок, на котором было написано «60 коп.».
Ольга Петровна с недоумением наморщила лоб:
– Ничего не понимаю, какая-то чепуха. Ты что, действительно вытащила этот билет?
Глаза Лены наполнились слезами.
– Конечно, я самая первая вытащила, – еле слышно прошептала она.
– Ничего не понимаю, – повторила Ольга Петровна, – как же это получилось... Ребята, все, кто получил новые «Географии», подойдите ко мне!
Восемь человек окружили ее стол, Лена была девятой.
– Вышло недоразумение. Вероятно, вы случайно вместо восьми бумажек с выигрышем сделали девять. И Лене не хватило книги. Как нам теперь быть?
– Нет, мы сделали ровно восемь, – уверенно заявил Саша, – я сам складывал из одного листка тетради.
Кто-то с готовностью предложил:
– Ну давайте тянуть заново.
– Нет, – покачала головой учительница, – это не совсем справедливо по отношению к тем, кто получил учебники.
Гена Варыгин, самый маленький в классе и вечно рвущийся в драку, быстро выбежал из класса. В коридоре заливался звонок.
Следующий урок Гена сидел заносчиво нахохлившись; он чувствовал себя необыкновенно ловким и смекалистым. И вдруг за его спиной Сергей Енютин пропел:
– А я все знаю, знаю, кто получил чужую «Географию».
Генка стремительно обернулся. Сергей, прищурясь, издевательски улыбался.
– Да ты не боись, я никому не скажу, больно мне надо. Ну уж, конечно, не бесплатно, гони трояк.
– Ты трюхнулся, где я возьму? – оторопело выпалил Гена.
– А я у тебя видел, новенький такой троячок.
Генка вспомнил, что действительно мать утром дала три рубля на продукты.
– А что я матери скажу? – угрюмо спросил он Сергея.
– А ты уж придумай что сказать, ты же у нас сообразительный. Вон как ловко – к столу, и билет в кармане. А Ольга-то тебя в любимчиках держит. «Ах, Гена, – протянул он тоненьким голоском, изображая учительницу, – какая у тебя память, как прекрасно читаешь ты стихи».
Гена, не глядя на Сергея, сунул руку в карман и достал деньги.
– Другое дело, – дурашливо прогнусавил Сергей.
Его нагловатые глаза с откровенной издевкой смотрели на Гену. Снова прозвенел звонок. На уроке безнадежные, путаные мысли мучили мальчика.
«Проклятая «География», и зачем она мне понадобилась? Я же просто так схватил этот дурацкий билет, просто Ольга Петровна отвернулась, а он лежит. Вот, думаю, здорово, сейчас получу учебник, и никто даже не узнает, как он мне достался. Да провались он. Что я, без учебника остался бы, что ли. А что, если я его выброшу? Не было никакой «Географии» – и все тут!»
Эта идея воодушевила Генку. Не будет учебника, и сразу все исчезнет: переживания, гнусная ухмылка Сергея и омерзительное жжение от слова «вор». Гена ободрился и даже начал прислушиваться к голосу учительницы. Но вдруг вспомнил, что всех получивших новые «Географии» вызвала Ольга Сергеевна, он там был со всеми и понял, что выхода нет. И тут уже новая мысль зашевелилась: так тебе и надо, запутался совсем, одно дело тянется за другим, как цепь тяжелая тянет ко дну...
Что же делать: может быть, самому пойти и признаться? Или отдать этот учебник Ленке, у нее глаза все еще на мокром месте?
Прозвенел звонок, ребята потянулись из класса, в этот момент кто-то заглянул в дверь и крикнул: «Варыгииа в учебную часть!»
В комнате сидел угрюмый Сергей, глядевший в окно, со своим отцом, мастером с часового завода. Недавно их класс ходил туда на экскурсию, и Сережкин отец с гордостью водил их по цехам. Теперь он
