— Важно? — переспросил Рейч. — Разве я не буду просто… садовником?
Голос его прозвучал равнодушно, и как он ни старался вложить в вопрос побольше волнения, у него это не вышло.
— Нет, не просто садовником, Планше, — ответил Андорин. — У тебя будет бластер.
— Что будет?
— Бластер.
— А я его сроду и в руках-то не держал, бластер.
— Да это просто, ты не волнуйся. Поднимешь. Наведешь. Нажмешь кнопочку. И кое-кто окочурится.
— Убивать я не мастак.
— А я думал, ты — один из нас, и сделаешь все, что нужно, ради общего дела.
— Ну, я же не думал, что надо будет… убивать.
Рейчу ни в коем случае нельзя было подавать виду, будто он обдумывает сказанное Андориным. И все-таки… Почему он должен стрелять? Что они такое для него придумали? Будет ли у него возможность предупредить охранников до того, как получит приказ стрелять?
Лицо Андорина изменилось — дружеское участие превратилось в ледяную непререкаемость.
— Ты
Рейч собрал все силы.
— Нет. Убивать никого не буду. Не буду, и точка.
— Планше, — твердо заявил Андорин, — ты сделаешь, что тебе скажут.
— А убивать не буду.
— Будешь.
— Как это вы меня заставите?
— Просто прикажу, и все.
У Рейча в голове все перемешалось. Почему Андорин так уверен?
— Нет, — покачал головой Рейч.
— Планше, — усмехнувшись, проговорил Андорин. — Не валяй дурака. Мы тебя накачивали с тех самых пор, как уехали из Сэтчема. Не зря же я настоял, чтобы мы ели вместе. Я следил за твоей диетой. В особенности — за тем, чтобы ты слопал сегодняшний завтрак.
Рейч почувствовал, как к сердцу подступает волна страха. Он вдруг все понял.
— Десперин?!
— Именно, — кивнул Андорин. — Догадливый ты малый, Планше.
— Но это же… противозаконно!
— А как же. И убийство тоже.
Рейч знал о существовании десперина. Десперин был химическим производным совершенно безобидного транквилизатора. Однако в производном виде этот препарат вызывал не успокоение, а отчаяние. Использование его считалось противозаконным, поскольку вызывало изменение ориентации личности, даже поговаривали, будто в императорской охранке к нему прибегали.
Андорин, словно прочитав мысли Рейча, сказал:
— Десперином его назвали потому, что он вызывает отчаяние[3]. Ведь ты ощущаешь отчаяние?
— Нет, — прошептал Рейч.
— Браво-браво, ты храбрый малый, но только против химии не попрешь, Планше. И чем сильнее твое отчаяние, тем лучше, стало быть, на тебя подействовал десперин.
— Не верю.
— Послушай, Планше. Шутки в сторону. Намарти узнал тебя с первого взгляда, хоть ты и без усов. Он знает, что ты — Рейч Селдон, и по моему приказу ты убьешь своего отца.
— Не раньше, чем тебя… — пробормотал Рейч.
Он медленно поднялся. Неужто он не справится? Пусть Андорин выше ростом, но он явно не гигант и не спортсмен. Да его одной левой пополам переломить можно. Но стоило Рейчу встать, как у него жутко закружилась голова. Он помотал ею, но лучше не стало. Все плыло перед глазами.
Андорин тоже встал и сделал шаг назад. Правая рука скользнула в левый рукав, и в ней появилось оружие.
— Я не дурак, Планше, — заявил он, ухмыляясь. — Захватил пушку на всякий случай. Я знаю, что ты большой мастер рукопашного боя на геликонский манер, только драться мы с тобой не будем, парень. — Бросив взгляд на оружие, он сообщил: — Это не бластер. Я не могу отправить тебя на тот свет, пока ты не выполнил своего задания. Это — нейронный хлыст. В каком-то смысле похуже бластера будет. Так даст по левому плечу, что никто не вытерпит — боль адская.
Рейч, который до этого мгновения мрачно и решительно приближался к Андорину, резко остановился. Ему было всего двенадцать, когда он на своей шкуре познал — и то не слишком сильно, что такое нейронный хлыст, Стоит раз попробовать — и всю жизнь не забудешь.
— Вот и умница, — притворно похвалил его Андорин. — А то учти — церемониться я с тобой не буду. Такой разряд дам — на полную катушку, и левой рукой ты уже никогда пользоваться не сможешь. А правую поберегу — тебе в ней бластер держать придется. А теперь садись и, если хочешь обе ручки сберечь, больше так не шути. И придется тебе, дружок, еще десперином подкрепиться, а то, видно, доза маловата.
Рейч почувствовал, как вызванное препаратом отчаяние охватывает его все сильнее и сильнее. Все кругом двоилось, во рту у него пересохло, и он не смог сказать ни слова.
Единственное, что он понимал, так это то, что должен сделать все, что прикажет Андорин. Он вступил в игру и проиграл.
23
— Нет! — свирепо прокричал Гори Селдон. — Ты мне там совсем не нужна, Дорс!
Но Дорс Венабили смотрела на него твердо и решительно.
— Значит, я и тебя не пущу, Гэри.
— Но я непременно должен пойти.
— Ничего ты не должен! По традиции, их должен встречать старший садовник.
— Верно. Но Грубер не справится. У него жуткое настроение.
— Значит, надо послать с ним кого-нибудь из помощников. Или пусть пойдет прежний главный садовник. В конце концов, год продолжается, он должен еще выполнять свои обязанности.
— Он болен. И потом… — Селдон несколько растерялся. — Среди новобранцев есть «зайцы», Тренторианцы. Непонятно почему, но их довольно много. У меня список.
— Значит, надо взять их под стражу. Всех до единого. Все так просто, и зачем ты все усложняешь?
— Затем, что мы не знаем,
Понимаешь? Нужно никого не пропустить и всех подозрительных проверить с головы до ног. Надо хорошенько понять, что им здесь нужно, прежде чем они будут соответствующим образом наказаны. А мне бы не хотелось, чтобы все выглядело наказанием за проступок, а не за преступление. Они же непременно начнут жаловаться на безработицу, отчаяние, станут скулить, что, дескать, несправедливо брать на работу чужаков и тренторианцам отказывать. Все это будет выглядеть тоскливо и жалостливо, а мы предстанем в идиотском свете. Нужно дать им возможность сознаться в более тяжком преступлении. И потом…
Селдон умолк, и Дорс была вынуждена поторопить его с ответом:
— Ну-ну, выкладывай, что это еще за новое «потом»?