А Дорс: — Дорс больше не было, и эта рана никак не заживала в душе Селдона. И отреагировал он на смерть супруги жестоко, немилосердно: в его сознании эта смерть соединилась со сном Ванды, с которого все началось, вокруг которого закрутилась-завертелась нить событий, оборванная смертью Дорс.
Если поразмыслить, Ванда тут была ни при чем — и умом Селдон это прекрасно понимал. И все-таки он старался как можно реже встречаться с внучкой, из-за чего ей было еще печальнее — она осталась совсем одна.
Что делать? Ванда вынуждена была искать утешения у человека, который, похоже, всегда был рад ей, единственного, кому она могла всегда довериться. Это был Юго Амариль, правая рука Гэри Селдона в деле разработки психоистории и человек, не знающий себе равных в беззаветной преданности этой науке.
У Гэри были Дорс и Рейч, а у Амариля, кроме психоистории, никого и ничего не было — ни жены, ни детей. И все же, стоило появиться Ванде, как Юго менялся на глазах. Он радовался ее приходам, но вел себя так, словно она была совсем взрослая — и Ванде это очень нравилось.
И вот шесть лет назад, в один прекрасный день Ванда зашла в кабинет Юго. Он обернулся, поглядел на девочку, близоруко прищурившись, и, казалось, в первое мгновение не узнал се.
— А, это ты, дорогая моя Ванда! — наконец воскликнул он. — А что это ты такая печальная? Такая красивая девушка не должна грустить.
У Ванды задрожала нижняя губа.
— Меня никто не любит… — прошептала она.
— Ну что ты все выдумываешь.
— Все любят мою сестренку. На меня всем наплевать.
— Я тебя люблю, Ванда.
— Значит, только ты меня и любишь, дядя Юго. Теперь Ванда не могла, как маленькая, забраться к Юго на колени. Она прижалась к его плечу и разрыдалась.
Амариль, не зная, что делать, обнял девчушку и принялся приговаривать:
— Ну-ну, не плачь, не надо плакать… — Из-за жалости к ребенку, из-за того, что в его жизни не было ничего такого, над чем он мог бы заплакать, у него на глаза навернулись горькие слезы и побежали по щекам. — Слушай, Ванда, — взяв себя в руки, как мог весело предложил он, — хочешь я тебе покажу кое-что очень красивое?
— Ч-что? — всхлипнула Ванда.
Амариль в своей жизни знал красоту единственной вещи во всей Вселенной.
— Ты Главный Радиант когда-нибудь видела? — спросил он.
— Не-а. А это что?
— Это штука, которой твой дед и я пользуемся в работе. Видишь? Вот он.
Он указал на черный куб, стоявший на письменном столе.
— Ничего красивого, — фыркнула Ванда.
— Пока — да, — согласился Амариль. — Но ты погляди, что будет, когда я его включу.
И включил. В комнате погас свет, и она наполнилась разноцветными светящимися точками.
— Видишь? А сейчас я увеличу изображение, и все эти точки превратятся в разные математические значки.
Так он и сделал. Казалось, что-то прошелестело в воздухе, и кругом запестрели самые разнообразные знаки — буквы, цифры, стрелочки и линии; ничего подобного Ванда раньше не видела.
— Ну, разве не красиво? — спросил Амариль.
— Да, красиво, — проговорила Ванда, придирчиво разглядывая значки и уравнения, которые (она этого, конечно, не знала и знать не могла) обозначали возможные варианты будущего. — Только вот этот кусочек мне не нравится. Он какой-то неправильный, — и она ткнула пальцем в уравнение, расположенное слева от нее.
— Неправильное? Почему тебе кажется, что оно неправильное? — нахмурился Амариль.
— А потому что оно… некрасивое. Я бы его как-нибудь переделала.
Амариль нервно откашлялся.
— Ну-ка, дай-ка я его увеличу… — сказал он, и уравнение приблизилось, Юго, прищурившись, принялся разглядывать его.
— Спасибо тебе большое, дядя Юго, — сказала Ванда, — за эти красивые огоньки. Может быть, я когда-нибудь пойму, что они значат.
— Вот и хорошо. Надеюсь, ты немножко развеселилась?
— Чуть-чуть, спасибо, — пробормотала Ванда, и слегка улыбнувшись, вышла из кабинета.
Амариль был уязвлен в самое сердце. Он терпеть не мог, когда кто-либо высказывал критические замечания в адрес Главного Радианта — тем более двенадцатилетняя девочка… ничего в нем не смыслившая.
Он и помыслить не мог, что с этого мгновения началась революция в психоистории.
4
Ближе к вечеру Амариль зашел в кабинет Гэри Селдона. Это и само по себе было крайне необычно, поскольку Юго практически никогда не покидал своего кабинета — даже для того, чтобы поговорить с коллегами, работавшими у него за стеной.
— Гэри, — хмуро и обескураженно проговорил Амариль. — Случилось нечто странное. Странное, просто невероятное.
Селдон с грустью смотрел на Амариля. Тому было всего пятьдесят три, но выглядел он намного старше — сутулый, изможденный. Когда Гэри напирал, Юго неохотно отправлялся на медицинское обследование, и все врачи в один голос советовали ему на время оставить работу (кое-кто советовал вообще уйти на пенсию) и
Тут Селдон понял, что находился в забытьи и не расслышал о чем ему поведал Юго.
— Прости, Юго, — пробормотал он. — Я отвлекся. Повтори, пожалуйста.
— Я сказал, что случилось нечто из ряда вон выходящее.
— Что же, Юго?
— Дело в Ванде. Она заходила ко мне… знаешь, она очень грустная.
— Почему?
— Наверное, из-за второго ребенка.
— Ах да… — виновато нахмурился Селдон.
— То есть она так и сказала, и плакала, уткнувшись мне в плечо. Признаться, Гэри, я и сам расплакался. А потом решил её утешить и развеселить. В общем, решил показать ей Главный Радиант.
Тут Амариль несколько растерялся — похоже было, он пытается подобрать слова, чтобы рассказать, что же случилось потом.
— Ну, Юго? И что дальше?
— Ну… она смотрела на разноцветные огоньки, и я увеличил один участок, а именно — 42Р254. Помнишь?
— Нет, Юго, — смущенно улыбнулся Селдон. — У меня не такая память на уравнения, как у тебя.
— А надо было бы запомнить, — покачал головой Амариль. — Как же можно работать, если… ну да ладно, не сердись. Хочу обрадовать тебя: Ванда указала на один участок и сказала, что он неправильный. По ее мнению, он… некрасив.
— Чему радоваться-то? Вкусы у нас у всех разные.
— Не спорю, но я потом, после ее ухода, долго думал… Гэри, с этим кусочком действительно не все в порядке. Программирование было с погрешностями, и именно тот кусочек, который не понравился Ванде, оказался неправильным. И скажу тебе честно, он-таки некрасивый.
Селдон выпрямился и нахмурил брови.
