Я была там в Париже. Мама водила меня отпраздновать пятнадцатилетие.
Руперт поднял брови, словно изумляясь молодости своих спутниц.
– Ради Бога, – шикнул он, – если спросят, то скажите, что вам восемнадцать.
– Конечно, Руперт, – мгновенно согласилась Одиль.
– А мне двадцать один, – с хитрецой добавил он. Рафаэлла кивнула, глазами пожирая танцующих.
– А сколько лет Эдди? – невинно спросила она.
– Он слишком стар для тебя, – отпарировал Руперт.
Они присоединились к Эдди Мейфэа и его друзьям. Девушки, сидевшие за столом, напоминали панков, которых Рафаэлла видела на Кингзроуд. Хорошо, что она надела короткую черную юбку и белую водолазку. Так она не похожа на других и кажется значительно старше своих пятнадцати лет.
– Как насчет шампанского? – предложил Эдди, наполняя бокал Рафаэллы шипучей жидкостью.
Она решила, что понравилась этому парню, и моментально заволновалась. Руперт сидел дальше за столом с Одиль, и никто не мешал. Рафаэлла спокойно сделала глоток. Как вкусно!
– Выпей! Вот молодец, – просил Эдди и не отрывал от нее глаз. Рафаэлла внимательно разглядывала его лицо. Красивые черты, чуть запавшие щеки, светло-каштановые волосы, уже слегка отросшие. На нем были синий блайзер, белая рубашка, черные брюки и галстук в сине-красную полоску. Наверное, парень лишь на пару лет старше Руперта.
– Послушай, Эдди, – вмешалась одна из панков, сидевшая рядом с ним. – Пойдем, сбацаем.
– Извини, Фиона, я обещал танец Рафаэлле. Фиона тут же надулась:
– Черт, а я тащусь по «Ху».
Рафаэлла чуть сдержала смех. Вряд ли эта Фиона любит что-нибудь, кроме прогулок по провинции с огромным Лабрадором.
– Чему ты улыбаешься? – заинтересованно спросил Эдди.
– Так просто.
Он взял ее за руку и поднялся:
– Потанцуем?
– Я обожаю «Ху», – передразнила она соперницу.
– Да ладно, ладно, – успокоил он с удивленной улыбкой.
Они протанцевали всю ночь. Медленные танцы, быстрые, самба и даже вальс! Где-то в час тридцать ночи разозленный Руперт заставил их отправиться домой.
– Я хочу с тобой встретиться, – прошептал Эдди Мейфэа на ухо Рафаэлле. – Я позвоню, и очень скоро.
Она кивнула, отлично понимая, что мать будет возражать против встреч с парнем постарше, уже умудренным жизненным опытом. Рафаэлле разрешали ходить в кино с друзьями, и больше никуда. Она уже раз целовалась с молодым человеком, но это ей не понравилось.
Он работал помощником садовника, был ничего внешне, но почерневшие передние зубы и отсутствие пальца на правой руке портили впечатление.
Одиль умирала от любопытства, но сдержалась, пока они не вернулись домой и Руперт не ушел к себе.
– Ну! – воскликнула она. – Рассказывай все! И ничего не утаивай. Рафаэлла понимала, что говорить-то не о чем. Она только протанцевала весь вечер.
– Он обещал позвонить, – сдержанно объявила она.
– Это понятно, – подбадривала Одиль. – И он явно хочет заняться с тобой страстной любовью.
– Не знаю.
– Должна знать.
– Откуда?
Одиль закатила глаза.
– Ты протанцевала с ним столько медленных танцев… – она заколебалась, а потом продолжила: – У него встало?
– Ну и вопрос!
– Так как же?
Рафаэлла не смогла сдержать хохот. Она покраснела, хотя Одиль была лучшей подругой и они всем делились.
– Да, – наконец сказала она. – Он стоял, как сержант на параде!
– Боже! – Одиль зашлась от хохота. – Ты пойдешь к нему на свидание?
– Конечно, – ответила Рафаэлла. – А почему бы и нет?
Бобби Манделла, 1975
– Нет, – сказал Бобби.
– А ты упрямый сукин сын, – ответила Шарлин, нервно потягивая сигаретку. – А почему?
– Мы уже тысячу раз об этом говорили, – спокойно ответил он. – Ты знаешь, что я думаю. Я чувствую себя обязанным Америке Аллен.
– Черт подери! – Шарлин раздраженно смяла сигарету в хрустальной пепельнице. – «Блю кадиллак» и Маркус могут сделать для тебя значительно больше. Почему бы тебе не послушаться меня?
– Потому что ты ошибаешься, – спокойно возразил Бобби. – В «Соул он соул» ко мне отлично относятся.
– Но твои песни не становятся хитами, – сказала Шарлин. Она достала новую сигарету из серебряной коробки, стоявшей на дорогом маленьком столике из красного дерева. – Что ты на это скажешь?
– Знаешь, – попробовал изменить тему разговора Бобби, – ты погубишь голос, если будешь курить.
– Ты не хочешь разговаривать о серьезных вещах, – огрызнулась она. – Не хочешь признать, что «Соул он соул» – мелкая рыбешка, а «Блю кадиллак» и Маркус Ситроэн – настоящие акулы.
– Ты права, он действительно акула, – тихо произнес Бобби.
– Но ты ведь никогда его не видел, – обвинила Шарлин. – Если люди имеют в руках власть, то они не обязательно плохие.
Бобби внимательно смотрел на Шарлин. За два с половиной года она сильно изменилась. Он вспомнил невинную энергичную девушку, а теперь перед ним сидела двадцатидевятилетняя изысканная женщина. Да, она хорошенькая. Но не беззащитная. И умеет дарить любовь, но только тогда, когда ей что-нибудь нужно.
Бобби так и остался ее другом. Он все еще любил Шарлин, но она ему не нравилась.
– Я вчера говорил с Рокетом, – он опять попытался поменять тему.
– С этим подлецом! – отрезала Шарлин.
С каких это пор Рокет стал подлецом? Наверное, с того момента, как Шарлин сама бросила его. А может, когда женился на Роман Вэндаз, черной актрисе на десять лет старше себя?
– Ты не хочешь знать, как у него дела?
– Бобби, – Шарлин склонилась к нему так близко, что он разглядел ее прекрасный макияж и печаль в огромных карих глазах. – Я хочу, чтобы ты работал на «Блю кадиллак». Тебе будет хорошо. Я уверена. И мы сможем работать вместе. Я бы хотела записать с тобой альбом.
– Я спрошу Америку, может быть, она даст нам студию. Можно будет что-нибудь записать в «Соул он соул».
Лицо Шарлин будто окаменело:
– Это невозможно.
– Почему?
– Не глупи.
Шарлин встала с кушетки и пошла к балкону, выходившему на Парк-авеню. Маркус Ситроэн оплачивал эту квартиру. Шарлин полностью принадлежала этому человеку.
Широко распахнув двери, она вышла на балкон, наслаждаясь панорамой Нью-Йорка.
– Иди сюда, Бобби, – позвала Шарлин. – Иди и посмотри, что ты теряешь.
Ему не хватало в жизни только настоящей женщины. Шарлин для этой роли больше не подходила.
