— Капитан Гайар, — голос королевы Изабеллы прозвучал глухо, но твердо. Тот выступил вперед и почтительно склонился, ожидая распоряжений. — Возьмите этот приказ и немедленно скачите в крепость Рено за моим первым министром, — бедняга Сафон и его помощники печально вздохнули, сообразив, что снова Орсини — «ничтожный провинциал» — будет распоряжаться всем.
— Мадам де Сент-Жуан, — продолжала королева. Дама нервно дернулась.
— Вы освобождены от своих обязанностей при дворе, с этой же минуты. Вы хорошо служили… королю. Прощайте, мадам, счастливого пути.
Она отвернулась, и мадам Сент-Жуан, благодаря небеса, что так легко отделалась, поспешно удалилась.
— Мадам де Богаи… Собственно, вы неплохая женщина… Вы можете остаться, если хотите.
— Благодарю, государыня. Я предпочла бы вернуться домой, к моим родным и друзьям.
— В таком случае, прощайте, мадам.
— Мадемуазель де Оринье, — бесстрастно продолжала говорить Изабелла, — даже ради вашего брата и его супруги, ныне находящихся здесь, я не желаю видеть вас более в своем дворце. Отдайте ваш патент фрейлины и прощайте.
— Мадемуазель д’Аргюзон, — молодая женщина слабо улыбнулась, прижимая к груди спящего сына, с которым теперь боялась расстаться, — я предлагаю вам занять место моей фрейлины, с которого уволена м-ль де Оринье. Но не буду в обиде, если у вас другие планы, Жюли. Вам пришлось пережить немало… Барон де Бонди… Рекомендую вам, господа, самого порядочного человека в государстве. Я дарую вам титул графа, и никто так не достоин его, как вы.
Некрасивое лицо Бонди просияло от гордости.
Изабелла вновь обвела взглядом присутствующих, ища, не обошла ли кого в своем гневе и своей благодарности.
— Все, — пробормотала она, — все свободны, кроме вас, Сафон. Я хочу поговорить с вами, с глазу на глаз.
Старик Сафон остался в пустом зале. В эту минуту ему было совестно перед Изабеллой, что сам он не пострадал от Иакова, и даже не лишился должности.
— Что мы имеем, месье Сафон? — спросила молодая женщина, устало откидываясь на своем троне, словно в кресле.
— Что, государыня? Разоренная земля, измученный королем-иноземцем народ. Нищета вокруг, казненных столько, что на пенсии вдовам ушла бы вся казна. За год покойный Иаков безжалостно обворовал страну, которую считал чужой.
— О, довольно! — воскликнула Изабелла, молитвенно складывая руки. — Скажите одно, но только искренне, маркиз де Ланьери, могу я рассчитывать на него? Сможет он что-то поправить, вернуть хоть отчасти все на свои места?
Сафон не мог не усмехнуться. Ему мучительно хотелось сказать: «Нет, нет и нет! Что вам этот мальчишка?! Сделайте меня первым министром, я и только я сумею все наладить!!!», но он был неглуп и понимал, что королева только рассердится, но не прислушается к его словам. Вовсе она не хотела его совета, — она хотела услышать подтверждение и оправдание своим мыслям. Она хотела, чтобы Орсини остался министром, и ее желание перевешивало любые доводы. Сафон все еще думал, что привязанность королевы к Орсини де Ланьери происходит от тоски за Антуаном, и так полагали многие.
И Сафон сказал правду, подавив зависть:
— Маркиз де Ланьери умен и хитер, как лис. Если он не переменился (и если он жив, — подумалось старику), то сумеет удержать государство в узде и провести всех. Он молод и, в отличие от нас, старых скептиков, не боится менять старое на новое. Его политика — убедить каждого, что ему живется лучше других. Все пойдет на лад, мадам, — Сафон вздохнул, и королева поняла, чего стоило ему восхваление своего соперника.
— Вы очень хороший министр и замечательный политик, месье Сафон, — мягко произнесла она. — Не сердитесь на меня…
Итак, она, королева Изабелла Аквитанская, убила человека. Ее рукой отравлен человек! Она убийца! Силы оставили ее, и королева перестала вставать с постели. Мэтр Бальен, из лучших побуждений вернувшийся ко двору после смерти Иакова, диагностировал у нее нервное расстройство, и велел ей сохранять полный покой. Жанна ухаживала за ней, но Изабелла слабела и все чаще спадала в забытье.
В то же время, в крепости Рено, почти на границе владений королей Аквитанских, Орсини мрачно прислушивался к шагам солдат, патрулировавших коридор. Как будто кто-то посторонний мог пробраться в крепость!
Крепость, построенная прадедом Изабеллы, была построена на века, и предназначена была не столько служить тюрьмой, сколько оборонять границы королевства от возможного врага. Она была построена по обеим берегам быстроводной реки, имея вид то ли громадной арки, то ли моста. Надводная часть являлась плоской патрулируемой площадкой, откуда спускалась чугунная решетка, перекрывавшая русло. В боковых круглых башенках, опоясанных лестницами, жили солдаты. На крышах башенок постоянно было выставлено по часовому. В центральной части крепости в основной, самой высокой башне на верхнем этаже жил комендант, на крыше дежурило четверо. На нижних этажах были заключены узники. Попасть в крепость можно было только через дверь, которая находилась во внутреннем дворике, но так как крепость стояла на реке, во внутренний дворик можно было только приплыть на лодке. Но и выше и ниже по течению река была перегорожена решетками, которые поднимались только по распоряжению коменданта.
Уже второй день никто не тревожил покой узника. Орсини был предоставлен сам себе. В камере из обстановки находились только дощатое ложе и подобие грубого стола. Он старался не вставать, практически не шевелиться, не делать ни одного лишнего движения, — беречь силы, которых оставалось так мало. Утром пришлось доесть последний сэкономленный сухарь, и теперь оставалась лишь вода на два последних глотка, но он не торопился их сделать. Пока еще не пора. Еще можно какое-то время продержаться. Он закрыл глаза. Давно сбившись со счета, сколько долгих дней провел в заточении, он все же не лишился рассудка и не потерял надежды. Вот только силы иссякали…
Заскрипел ключ в замке, и он мгновенно открыл глаза.
— Вы, мадам Бернарда? — он узнал пожилую пугливую жену коменданта и облегченно вздохнул. Когда ее супруг отлучался, она считала своим долгом позаботиться об узниках. Она была добра, но не из тех, кто решается на открытый бунт. Она еще способна была принести беднягам что-нибудь поесть, но ни за что не помогла бы бежать. Однако она делала хотя бы что-то, в отличие от других.
Женщина беспокойно осмотрелась и поставила на стол поднос.
— Ну давай-ка, мальчик мой, поднимайся, — ее глухой голос звучал ласково. Орсини, пошатываясь от слабости, поднялся на ноги и подошел к Бернарде.
— Давай-ка поспеши, — проворчала она. — Еще не хватало, чтобы меня застали здесь, сидеть нам тогда с тобой вместе. А я не очень-то веселая компания.
Орсини улыбнулся. Вылазки мадам Бернарды были секретом только для ее мужа, все остальные знали о ее проделках, не такой уж она была ловкой и хитрой, но никто не считать нужным открыть коменданту глаза…
А еще через три дня приехал капитан Гайар, и Орсини обрел свободу.
Орсини въезжал в столицу под приветственные крики толпы, выстроившейся вдоль дороги до самого дворца. Еще год назад его так ненавидели, так презирали, но король Иаков доказал, что тяжелая жизнь может стать невыносимой, если народом правит чужеземец — эгоист и тиран.
Орсини было страшно приятно, когда он слышал, как ему рады, и видел летящие вверх шляпы. Он ехал на вороном коне из конюшен замка Рено, фигура его была скрыта плащом, но порывы ветра иной раз приоткрывали лохмотья, в которые был одет молодой министр. Капитан коротко объяснил ему, что король скоропостижно скончался, и первым, что сделала Изабелла, был приказ освободить его.
Орсини прибыл во дворец полностью счастливый. Было около десяти часов утра, но кругом стояла
