станет вызывать полицию, что он и пальцем не шевельнет, чтобы их арестовали. Единственное, чего он хотел, — это чтобы они развязали его и дали ему тем самым возможность уйти вместе с ними.
— Вот так-то будет лучше, — сказал один из них, когда они уложили его на пол. — Кто бы ни жил с ним в этом доме, его не сразу найдут…
Стэпп продолжал крутить головой туда и сюда, как сумасшедший, поворачивая попеременно лицо то к часам, то в сторону непрошеных гостей. Движения его были столь стремительны и непонятны, что ставили обоих грабителей в тупик. Они, так ни о чем и не догадываясь, все еще полагали, что он старается освободиться от пут.
— Ты только посмотри на него, — язвительно заметил один из них. — Видел ли ты такое хоть раз в жизни? — Он угрожающе занес над Стэппом руку: — Если не перестанешь, я успокою тебя сейчас!
— Привяжи его к трубе, вон в том углу, — посоветовал ему дружок, — а то он покалечит себя, катаясь по полу.
Они оттащили Стэппа к стене и привязали его в сидячем положении к трубе куском веревки, которая нашлась в подвале.
Потом нарочито отряхнули руки и начали подниматься по лестнице, тяжело дыша после возни с ним.
— Забираем все, что разыскали, и смываемся отсюда, — пробормотал один из них. — Нам надо наведаться еще в одно место, и я надеюсь, что на этот раз ты дашь мне самому пошуровать!
— Да, тот дом — просто находка, — сказал другой. — Никого там сейчас нет, и к тому же стоит он на отшибе, как и этот.
Сквозь кляп, которым был заткнут рот Стэппа, послышался какой-то странный звук, напоминающий бульканье закипающего чайника или мяуканье только что родившегося котенка. Но даже для того, чтобы произвести столь слабый звук, ему пришлось так напрячь голосовые связки, что они чуть было не порвались. Он не отрывал от насильников вытаращенных глаз, исполненных ужаса.
Они перехватили его взгляд, когда поднимались по лестнице, но не могли понять, что он означал. Он, по их мнению, мог явиться результатом перенапряжения, безумных усилий разорвать путы, дикой ярости или желания отомстить им. Шедший первым, не обращая на Стэппа внимания, прошел в дверь и скрылся из виду. Второй, задержавшись на лестнице, оглянулся на несчастного часовщика с таким же самодовольным видом, с каким хозяин дома несколько минут назад осматривал свое устройство.
— Сиди спокойно, — с насмешкой посоветовал он. — Я когда-то был матросом. Так что тебе никогда не развязать таких узлов, приятель.
Стэпп резко повернул голову и взглянул в отчаянии на часы. От напряжения, с которым он смотрел на будильник, глаза чуть не вылезли из орбит.
На этот раз мужчина наконец что-то понял, но понял неверно. Он насмешливо помахал ему рукой:
— Хочешь сказать, что у тебя назначено свидание? Забудь об этом. И нечего пялиться зря на часы, все равно ты не скоро выберешься отсюда.
А потом он довольно живо — хотя Стэппу показалось, что ужасно медленно, словно в ночном кошмаре, — стал снова подниматься по лестнице. Сначала из поля зрения Стэппа исчезла его голова, потом плечи и, наконец, торс. Таким образом, между бывшим моряком и ним порвалась даже зрительная связь. Если бы Стэпп имел хотя бы еще одну минуту, то он заставил бы его все понять. Но теперь в пределах видимости оставалась только его нога, ступившая уже на верхнюю ступень лестницы. Стэпп устремил на нее взгляд, будто его немая мольба могла остановить грабителя. Однако пятка ноги, несмотря ни на что, поднялась и подтянулась вперед. Стэпп остался совершенно один.
Он напрягся так сильно, что его тело от плеч до пят стало как тетива лука, и затем с приглушенным стуком рухнул на пол. Над ним заклубилась поднятая им пыль. По его лицу потекло с полдюжины струек пота, сливаясь одна с другой.
Дверь подвала между тем плотно закрыли, щеколда с легким шорохом вошла в свое гнездо, и этот звук прозвучал для него как погребальный звон.
В тишине, помимо его хриплого дыхания, слышался, словно шум бьющегося о берег прибоя, звук идущих часов: тик-так, тик-так, тик-так, тик-так…
В течение нескольких мгновений он утешал себя тем, что они, скорее всего, все еще здесь, наверху. Он слышал шаги то тут, то там, но не всегда, потому что грабители двигались с поразительной сноровкой, что и не удивительно, поскольку у них был богатый опыт по части проникновения в чужие дома. По привычке они и сейчас ходили тихо, хотя этого уже не требовалось.
Откуда-то от задней двери послышались слова:
— Ну, все? Выходим здесь.
Послышался скрип петель и страшный для него звук закрываемой двери, той самой задней двери, которую Фрэн, скорее всего, забыла запереть и через которую эти двое сначала вошли в дом, а теперь и вышли.
Вместе с ними порвалась и его последняя связь с окружающим миром. Эта парочка — единственные люди в их пригородном районе, которым известно, где он сейчас находится. Больше никто, ни одна живая душа, не знает, где найти его. И никому невдомек, что неизбежно случится с ним, если его не разыщут и не вытащат отсюда до трех часов. Было уже без двадцати пяти два. Все, что произошло после его встречи с грабителями, уложилось в пятнадцать минут.
А часы все тикали: тик-так, тик-так, тик-так… Тикали так ритмично, так неумолимо и так быстро.
Впереди всего-навсего один час и двадцать пять минут. Каких-то восемьдесят пять минут. Как долго тянется время, когда вы ждете кого-нибудь на углу, стоя с зонтиком под дождем! Так же, как ждал он некогда Фрэн у офиса, где она работала, когда они еще не были женаты. Ждал нередко только для того, чтобы потом узнать, что она прихворнула и пораньше ушла в тот день домой. Как же медленно идет время, если вы распростерты на больничной койке, а голова раскалывается от режущей боли! Ничего не видя, кроме белых стен, вы с нетерпением ждете, когда вам принесут очередной поднос, что будет хоть каким-то событием. О, как томительно ползет время, когда вы уже прочитали газету, в вашем радиоприемнике перегорела лампа, а ложиться спать еще рано! И сколь быстротечно, как стремительно летит то же самое время, отсчитывая последние минуты вашей жизни, и вы знаете, что скоро наступит момент, когда вы должны умереть!
Ни одни часы никогда не шли так быстро из всех тех сотен механизмов, которые он видел и налаживал. Это были какие-то дьявольские часы, где четверть часа превращалась в минуту, а минута — в секунду. Часовая стрелка даже не замирала на делениях, как ей полагалось, а непрерывно передвигалась. Секундная стрелка и вовсе вращалась в каком-то бешеном темпе, как колесо экипажа. Часы явно обманывали его, они не показывали правильного времени, кто-то испортил их.
Тик-так, тик-так, тик-так… Ему мерещилось, что они говорят: «Я иду, я иду, я иду».
После того как те двое ушли, наступила тишина, которая, как казалось, будет продолжаться вечно. Часы между тем показывали ему, что прошла только двадцать одна минута.
Без четырех два дверь наверху вдруг отворилась — благословенный, долгожданный звук! На этот раз открылась парадная дверь — с той же стороны дома, что и вход в подвал, и по полу, как кастаньеты, защелкали высокие каблучки.
— Фрэн! — закричал он.
— Фрэн! — завопил он.
— Фрэн! — завизжал он.
Но единственное, что сумел он произнести из-за проклятого кляпа, было глухое мычание, которое никак не могло пробиться через пол подвала. Его лицо потемнело от напряжения, на трепещущей шее с обеих сторон вздулись вены.
Топ-топ-топ проследовало на кухню и затихло на минуту: она выкладывала пакеты, так как никогда не пользовалась услугами службы доставки продуктов, потому что мальчики-посыльные всегда ждут десять центов на чай, — а потом шаги послышались снова. Ах, если бы здесь было что-нибудь такое, что он мог бы столкнуть своими связанными ногами, чтобы произвести грохот. Но пол в подвале был пуст, нигде ничего. Он попробовал приподнять связанные ноги и ударить ими изо всей силы по полу, — может быть, она услышит звук этого удара. Но все, чего он достиг, было мягкий приглушенный звук да еще боль от удара о
