Евгений третий раз перечитывал письмо заместителе начальника колонии по политико- воспитательной работе майора Везирова.
Каждое слово в письме напоминало Мазурову всю его сложную жизнь: периоды самообмана, заблуждений, душевного опустошения, время пробуждения и, наконец, активного противостояния всему уголовному прошлому. Процесс ломки был мучительным, сложным, но тем решительнее выскабливались, вытеснялись из души Мазурова плесень и грязь, скопившиеся за годы воровской жизни. Однако, очистив себя от скверны, Мазуров уже полностью, безраздельно принадлежал людям, дружно и радостно создающим общественные блага. Его руки, его ум стали принадлежать коллективу.
«Я рад, — писал майор Везиров, — что ты наконец-то поверил в себя, убедился, что твоя судьба в твоих руках… Не падай духом, один директор — это не народ, не страна и не Советская власть…»
Заметная сгорбленность, низкий рост и большая голова делали Петра Алексеевича некрасивым. Ему было пятьдесят лет, но он выглядел гораздо старше. Зато был подвижен, быстр и это привлекало.
Петр Алексеевич обладал и другим достоинством — умел выслушивать людей. Еще до войны, будучи молодым партийным работником на железнодорожном узле, он уже пользовался авторитетом. Пожилые рабочие при случае говорили: «Если батька узнает, разберет по косточкам».
В суровые годы сражений с фашистскими захватчиками он командовал партизанским отрядом. Основной костяк отряда составляли местные жители, знавшие Петра Алексеевича еще до войны.
Сейчас же после освобождения родного города от оккупантов Петр Алексеевич был избран председателем райсовета.
…Петр Алексеевич встретил директора вагоноремонтного завода Петухова как всегда по-дружески. Как-никак, оба сражались в одном партизанском отряде, вспомнить было что.
— Знаю, пора у тебя горячая, — обратился Петр Алексеевич к Петухову, — задерживать не буду. Металл подбросили?
Петухов утвердительно кивнул головой. Они закурили.
— Видишь ли, у меня на днях был необычный гость. Да, да, необычный… Не каждый находит в себе мужество заявить так, как он: «Я, — говорит, — отбыл наказание за серьезное преступление…»
Петухов насторожился. Он старался припомнить, где и когда уже слышал подобный разговор. Вспомнил, но промолчал.
— И вот, — продолжал Петр Алексеевич, — заходит ко мне молодой парень, пережил немало, «воры» крепко его потаскали. Парень и говорит: «Имею специальность — токарь, прошу помочь устроиться на работу». Я спрашиваю: «К кому-нибудь, обращались?» «Да, — говорит, — обращался, но мне отказали. Не верят, боятся. А у меня семья, ребенок и мать-старуха…»
Петр Алексеевич приподнялся, сделал несколько шагов по кабинету и снова сел, уже на диван.
— И, представь себе, стоящий человек… Я его спрашиваю: «Где же вы были? Кто вам отказал в приеме на работу?». «Не вспомню, — говорит, — фамилии директора, вот вы — Советская власть, вы и направьте меня ка работу, хочу работать и жить, как все честные люди…». Ну, я уж от него не отставал. «Как же, говорю, не помнишь фамилии директора?» А он улыбается, слова даже его вспомнил, директорские, значит. И повторяет их точь-в-точь. Вроде такие: «Ты уж, браток, не за того меня принял, я сам умею петь». Услыхал я эти слова и говорю тому парню: «Чего же тут гадать, директор этот и есть Петухов».
Петр Алексеевич, оголив крупные неровные зубы, рассмеялся.
— И фамилия того парня мне запомнилась, — продолжал председатель. — Постой, как там его? Ага, да, Мазуров, Мазуров его фамилия, — проговорил Петр Алексеевич и выжидающе посмотрел в глаза Петухову.
— Да, да, — и улыбаясь, и смущаясь, подтвердил Петухов. — Верно. Мазуров… Представь себе, был такой у меня.
Крученая стружка летела из-под резца, обнажая зеркальную поверхность болванки.
Евгений напряженно следил за работой станка.
Когда Петухов опустил свою увесистую руку на его плечо, он тревожно обернулся.
— А, товарищ Петухов! Здравствуйте! — узнав директора, обрадованно, громко, произнес Мазуров, стараясь перекричать грохот работающего станка.
Широко расставив ноги, то и дело покачиваясь из стороны в сторону, Петухов опытным взглядом старого станочника стал следить не только за самим станком, но и за всеми проделываемыми Мазуровым операциями.
— Ну, как старушка? — спросил он у Евгения, кивая головой на станок. — И я, брат, когда-то выжимал из него все мощности. — Петухов ловким движением руки остановил вдруг станок, но в ту же минуту так же легко и быстро переключил рычаг, и станок заработал снова.
Мазуров был растроган не столько простотой и общительностью Петухова, сколько его рабочей, профессиональной хваткой. Он его никогда себе таким не представлял. Евгений даже осмелел перед Петуховым, сразу почувствовал в нем собрата, однокашника.
— В любви, говорят, нет возраста, — сказал он директору. — Я стараюсь ухаживать за станком, как за молоденькой невестой.
— Эге, смотри-ка! — дружески погрозил пальцем Петухов. — Как бы Раиса Родионовна тебе кудри за невесту не повыдергала. — И крепко, по-приятельски пожав Мазурову руку, направился в глубь цеха.
Мазуров с минуту смотрел вслед Петухову: «Человек! Сколько в нем доброты и щедрости. А ведь с первого взгляда это и не почувствуешь…»
Евгений на заводе не отставал от своих товарищей. Сложные механические работы, отлично выполненные им, заставили мастеров цеха сразу же обратить на него внимание. Но не всегда Мазурову была приятна похвала, произносимая по его адресу. Некоторые уже немолодые рабочие, не прочь были вспомнить о его прошлом. «Тюремный мастер!» — как бы дружески, шутя, говорили они вполголоса, подходя к Евгению. И все же он не огорчался. Он работал! Он жил!..
Евгений очень остро ощущал необходимость пополнить свои знания. Все время его преследовала мысль о том, что он глупо, нелепо расстался с учебой. «Да, это была измена самому себе, своему пути в жизни!». Теперь он часто ловил себя на мысли о том, что вынашиваемая еще в детстве мечта сделать из стали «человека-автомат» снова овладела им.
И еще одно обстоятельство заставляло Евгения всерьез подумывать об учебе. Он все время чувствовал разрыв между тем, что знала Раиса и что знал он сам. Вопросы, которые казались ей самыми элементарными, представлялись ему порой сложными, неразрешимыми. Раиса никогда даже не намекала ему на это, а если и делала для него что-нибудь, то напоминала как бы между прочим, на ходу. «Я там книгу тебе принесла, обязательно прочитай»…
С наступлением весны пустая этажерка, стоявшая рядом с кроватью Евгения, вся снизу доверху заблистала корешками новых книг. На самой верхней полочке, на книгах лежала программа для поступающего в вуз.
Евгений и не помышлял, что ему когда-нибудь придется снова встретиться с теми, которые хотели уничтожить в нем все человеческое… Он не знал, что в то время, когда он горел желанием работать и учиться, крепкой мужской рукой налаживать пошатнувшееся в доме хозяйство, за ним, как волк за ягненком в горах, гнался по пятам «Гречуха» — Двойнов.
«Гречуха» чувствовал себя отставшим от стада зверем. Известие о провале Димки застало его врасплох: все надежды на то, что после приезда он начнет жить на всем готовом, не сбылись.
Начать «ходить на дело» с первого дня не так-то просто, рискованно — старые связи были потеряны, вовлекать новых людей в уголовную западню было нелегко. Люди вокруг трудились и наслаждались результатами своих усилий, отсеивалось от них на тропу преступности все меньше и меньше отщепенцев, паразитов. Черные дни наступили для человеческих отбросов, для профессиональных воров!
Однако Двойное все еще на что-то надеялся! Он даже начал встречаться со старыми знакомыми, которые когда-то кое в чем оказывали ему услуги. Это были либо трусы, опустившиеся, заспиртованные
