В голосе подполковника ощущалась та человечность, та мелодичная проникновенность интонаций, которая всегда находит отзвук в другом сердце. Подполковник говорил тихо, словно рассказывал сказку засыпающему ребенку. Однако минутами он строго хмурился и в его глазах появлялся какой-то далекий, холодный блеск. Но вскоре он уже улыбался и лицо его принимало при этом удивительно доброе выражение.
Я не мог смолчать, ибо это означало бы мое поражение с ходу и не могло не отразиться на моем «авторитете» среди воров.
— Если можно, без запугивания, — сказал я начальнику, — и не проявляйте обо мне излишних забот. Срок я получил и отбывать его буду так, как это меня устраивает.
Но это уже было моим незримым поражением, которое я осознал много позже.
— Я вам сочувствую, — спокойно ответил начальник.
Так закончилось мое первое знакомство с подполковником.
— А ну-ка, гости недорогие, берите свое барахло, — обратился к нам седоусый надзиратель.
Я задумчиво смотрел себе под ноги, едва сознавая происходящее. Голос надзирателя доносился откуда-то издалека.
— О чем задумались? — подошел ко мне начальник отряда старший лейтенант Дильбазов. — Берите свои вещи и пошли.
— Зачем же так неделикатно, — ответил я. — Это можно поручить и другому…
Молодой парнишка сделал попытку взяться за рукоять чехла, в котором находились мои вещи. Но старая, засаленная, тряпичная ручка оборвалась, и парень виновато остановился.
— Берите сами, — властным тоном проговорил старший лейтенант, глядя мне прямо в глаза.
— Можете не сомневаться, я знаю, что делаю. Впрочем, эту поклажу мне тоже не трудно поднять, — сказал я.
…Вхожу в общежитие отряда. Со мной из этапников никого нет. Их направили по другим корпусам. Сразу распалась компания! Купеческим взглядом обозреваю помещение и говорю его жильцам:
— А что, мужики, здесь не так уж плохо. Место вы мне уступите у окна… Как гостю, что ли.
Подхожу к одному здоровяку, уже немолодому и говорю:
— Давайте передвинем койки и здесь в углу поставим мою.
А тому хоть бы что. Тогда кто-то со стороны бросает:
— Ты особенно не хозяйничай, найдутся здесь, кому за тебя указывать.
— Я же вроде сказал, как гостю, — отвечаю я подчеркнуто брезгливо.
Теперь заговорил уже сам здоровяк:
— Ты, миленький, видать мало в гостях бывал, да и народную пословицу не слыхал. Знаешь, как говорят в народе: «Гость — это верблюд хозяина, где колени согнет, там и спать будет».
И в дальних и в ближних углах засмеялись. Это окончательно меня взбесило.
— Ржать разрешаю, — говорю я и направляюсь к двери, — но не забывайте: я не на один день прибыл в колонию, встретимся!
— Такие не задерживаются тут!
— Привет, керя!
Кто-то свистнул мне вслед…
Тетрадь четвертая
Немногие события в жизни запоминаются так, как материнские глаза. Или это только мне так кажется? Потому что я видел их недолго в своей жизни. Когда мне трудно, они всегда передо мной — милые материнские глаза! Но странно, вот так же, как материнские глаза, запомнилась мне моя встреча с простым, искренним человеком! Как это произошло? Слушайте.
В бригаде меня приняли плохо и я на следующий день не вышел на работу. Долго бродил по двору. Потом зашел в комнату игр какого-то отряда. Сел за столик, задумался, забыл обо всем. Вдруг рядом усаживается начальник отряда старший лейтенант Дильбазов и говорит:
— Сыграем?
Я опешил. Смотрю, нет, он садится поудобнее и расставляет фигурки. Сыграли партию. Он не проронил ни единого слова. Только когда отодвинул шахматную доску, сказал:
— Ну что же, победитель, партия за мной. Но надо взять свои вещи и вернуться в отряд. Я вам не советую с первого дня попадаться начальству на глаза этаким злобствующим нарушителем. Это не шахматы. Такой поединок никогда не закончится в вашу пользу.
Он без злобы, даже с какой-то сочувственной улыбкой посмотрел мне в глаза и добавил:
— Вечерком зайдите ко мне, а? Если, конечно, не возражаете…
Он резко встал и ушел.
«Вот это здорово, — подумал я, — да тут артачиться не так-то просто. Ну что ж, посмотрим, кто кого…»
В начале моего рассказа я не коснулся своего первого впечатления об этой колонии. Однако в сознании моем зародилось чувство, которого я раньше не замечал. Прошло более трех лет с того времени, но состояние это так отчетливо вырисовывается в памяти, будто это было вчера.
Когда я под свист и смех покинул общежитие второго отряда, на дворе стояли сумерки. Прошел по безлюдному двору в другой блок трехэтажного жилого корпуса. В прихожей, под табличкой «место курения» несколько заключенных, маячивших в дыму силуэтами, говорили о каких-то повязках. Я подошел к молодому круглолицему крепышу.
— Этапники здесь есть?
— Которые сегодня прибыли? — поправил меня парень.
— Да, из тех.
— Кажется, приводили таких…
— Ты тоже сегодня пожаловал? — обратился ко мне другой заключенный, с насупленным лицом.
Ответив на его вопрос презрительным молчанием, я направился в барак третьего отряда. Здесь было многолюдно. Бросалось в глаза то, что многие заключенные сидели за книгами. Это до того меня поразило, что я уже не знал с чего начать. Застрял в дверях и стою.
При ярком электрическом свете старательно выбеленные стены казались молочно-белыми. На стенах висели какие-то картины. Кровати и постели представляли собой единый ансамбль. На тумбочках аккуратными стопками высились книги. Недорогие шторы на окнах, накрахмаленные по-мужски щедро, топорщились, как простыни на морозе после стирки.
Я сделал несколько почти крадущихся шагов от порога к одному из заключенных с небрежной, косматой бородой:
— Пахан[6], где здесь этапники, которых сегодня пригнали? — спросил я.
— А шут их знает, еще дотемна тут одного бригадный водил.
Я вернулся к выходу. Навстречу мне шел давнишний знакомый — Расул. Покашливая, он тащил на себе старую кровать, на которой не было ни одного пружинного крючка и сетку поэтому прикрепили к бокам проволокой. Он явно обрадовался этой встрече.
— Ну, успел устроиться? — спросил он.
— Да нет, — ответил я, помогая втащить кровать в помещение, — не стал искать бригадира. Сегодня останусь с тобой, а завтра сами найдут…
Обстановка в колонии была для меня полна неожиданностей. Я сидел на кровати Расула растерянный и злой. Что-то не клеилось у меня, чего-то я не предусмотрел! Мысли наслаивались, терлись друг о друга, но я так и не получал ответа на мучительный вопрос: как быть?
Иногда поглядывал на Расула. Но лицо его было так по-детски наивно, доверчиво, что я просто
