шевельнуться.
— Ого! Вот уж пал так пал — словно весь род человеческий, — раздался знакомый голос, и Генри Болингброк помог Ферруру встать. — Ходи осторожнее, гляди под ноги.
— А вы, сэр, олицетворяете собою милость Божию после грехопадения.
— Говорят, будто мглу порождают разлагающиеся облака. А мне сдается, туман восходит из земли.
— Гниль в нем точно есть. Для меня такой туман — это аллегория греха.
— Отлично сказано. — Генри хлопнул духовника по спине. — Нам, людям, негоже забывать про нашу тленность. — Его горячее дыхание мешалось с туманом. — Ты — привратник у дверей моей совести. В день моего торжества поговорим лучше о духовных материях.
— Сначала, сэр, я обязан обсудить дела, которые могут вас сильно обеспокоить. Совсем не радостные приходят вести.
Туман уже стелился вдоль реки и вползал в обнесенный стеною город. [19]
— Но ведь сегодня, Джон, день редкостно счастливый.
— На самой плодородной земле растут самые скверные сорняки.
— Что ты хочешь этим сказать? Нас подстерегает опасность?
— По моим предположениям, сэр, еще как подстерегает. Причем грозит она и телу, и духу. Может быть, зайдем на минутку в часовню?
Глава двадцать вторая
Рассказ помощницы настоятельницы
Десять дней спустя после того, как Генри Болингброк услышал про избранных, сестра Бриджет вместе с кларкенвельской монахиней стояли на галерее Вестминстерского аббатства. Прильнув к специально проделанному в стене глазку, Клэрис наблюдала проходившую внизу церемонию. У главного алтаря, на алебастровом, богато украшенном драгоценными камнями троне, восседал Генри в золотом парчовом одеянии. Под ногами у него лежал шитый золотом и серебром гобелен, изображавший встречу Самуила и Саула.[117]
— Вижу корону, — прошептала Клэрис, — с крестообразно пересекающимися дугами. Такое дивное творение — и возложено на голову нечестивца. Они разрушили храм и украли сосуд благодатный.
Снизу доносился голос Генри, произносивший по-английски монаршую клятву при вступлении на трон. Клэрис опять гневно забормотала, уже не обращаясь к Иветте:
— Он отправит души агнцев волку, и тот их удавит. Но не видать ему зеленых лугов, где пасутся агнцы, не знать ему райского блаженства. Никакой святой елей ему не поможет.
Она имела в виду елей для помазания нового короля на царство; его брали из чудотворной чаши, которую Томас Беккет получил от явившейся ему Девы Марии. Два года назад король Ричард искал в гардеробной Тауэра ожерелье короля Джона и случайно обнаружил ту чашу. Монахиня услышала об этом из уст самого Ричарда.
Три дня назад вместе с Бриджет она посетила Ричарда; король был совершенно сломлен. Ему доложили о пророчествах кларкенвельской монахини, предсказывавшей его свержение и смерть, и он пожелал встретиться с Клэрис. Но когда ее привели в каменные «покои», она поняла, что несчастный уже тронулся умом. На нем было длинное белое одеяние, из-под которого виднелись босые ступни, на голове черная ермолка. Он сидел в углублении, высеченном в каменной стене. Когда монахиня приблизилась, он протянул ей какие-то бумаги.
— Бодрись, преподобная Клэрис, — сказал он. — И утешься. Я — блаженный, человек божий. Ты предсказывала мой конец, но не можешь предсказать моего начала.
— О чем вы, ваша милость?
— Возьми восемь миль лунного света и сотки шар. Возьми восемь валлийских песен и подвесь их на амбар. Возьми левую ножку миноги и смешай со скрипом телеги. Неужто это сделать труднее, чем свергнуть с престола короля? Помазанника Божия?
— Чтобы зеркало засияло чистотой, его сначала надо обмазать черным мылом.
— Ты, дева, еще безумнее меня. Или ты хочешь сказать, что святость помазанника однажды воссияет заново? — Он встал, подошел к Иветте и преклонил перед нею колена. — А ты, монахиня, что скажешь обо мне?
— Бедный вы, бедный, вот что я скажу, сэр.
— Бедность — это увеличительное стекло, сквозь которое мы смотрим на друзей. — Он обернулся к Клэрис. — Я полюбил плакать. Слезы ручьями текут у меня по щекам. Я — источник всех вод. Когда будут короновать это гнусное насекомое?
— На тринадцатый день месяца. В праздник Святого Эдуарда.
— В праздник благочестивого короля, воздвигнувшего аббатство. В этот день камни разом обвалятся и падут. Земля содрогнется.
— Ежели он враждует с Господом, то…
— Ливень обрушится на алтари. Таково мое пророчество. — Он быстрым шагом прошелся по узилищу. Сквозь узенькое оконце над каменным сиденьем была видна Темза. — Растолкуй мой сон, и я скажу, что ты наперсница Бога. Мне снилось, что один король устроил великий пир. За столом сидели еще три короля, и эти три короля ели одну только овсяную кашу, зато столько, что у них яйца полопались, и из них вышли двадцать четыре быка с мечами да щитами и пошли рубить всех вокруг, так что в живых остались только три белые селедки. Девять дней и девять ночей селедки те истекали кровью и стали похожи на проржавевшие конские подковы. К чему бы этот сон?
Клэрис пришла в замешательство, однако ровным голосом ответила:
— Это выше моего разумения, сэр.
— И моего. — Он по-прежнему ходил взад-вперед, шлепая босыми ногами по каменному полу. — Говорят, что у тебя есть свитки с заклинаниями, что ты — колдунья.
— Неправду говорят. На свитках, которые всегда при мне, — тексты молитв.
Несколько мгновений он пристально смотрел на нее, но лицо монахини оставалось безмятежным, она лишь скромно отвела взгляд.
— Вы стягиваете груди кружевом, мадам?
Она молча осенила себя крестом.
— Ты, однако же, не краснеешь. Твои душа и тело глубже омута, сестра Клэрис.
Они еще немного побеседовали, и Ричард сказал им про священный сосуд.
— А этот лже-король — всего лишь раскрашенный идол. Его помазали на царство, но елей скоро протухнет, вонь пойдет до небес. — Вздохнув, он опять опустился на каменное сиденье. — Радуют душу мою одни только духовные песнопения, они избавляют меня от мук этой жалкой жизни. Спой мне что- нибудь.
Чистым умиротворяющим голосом Клэрис запела:
— Иисусе, смилуйся! Смилуйся, молю Тебя.
Когда они расстались, Ричард негромко напевал молитвенный гимн.
— Смерть его уже стоит на пороге, — шепнула Клэрис Иветте.
Это ее пророчество, как и многие другие, тоже сбылось. Еще она сказала Бриджет, что, если на трон вступает король-нечестивец вроде Болингброка, прочие обязаны поддерживать власть до той поры, пока корону вновь не получит истинный помазанник Божий. Кто эти «прочие», она не уточнила.
— Все, что я ни делала, делалось ради святой Матери-Церкви, — продолжала Клэрис. — Если правители замарали себя перед лицом Господа, значит, королевой должна стать Мария. Мы убедим народ, и он пойдет за нами.
Спустя четыре месяца после их беседы в Тауэре несчастного Ричарда уморили голодом в замке Понтефракт.[118]
