очень быстро, не вдумываясь в отдельные слова и постигая смысл фраз в целом, и в какой-то момент ей начинало казаться, что в тексте что-то не так. Она начинала вчитываться во фразы более внимательно и обязательно находила опечатку. Это забавляло ее — глаз вылавливал опечатку независимо от работы ее мозга; позже она узнала, что такая способность свойственна многим, не только ей. Так же было и сейчас. Она возвратилась в тот коридор, откуда только что вышла — нет еще; медленно осмотрела холл… кажется, горячее… кактус расцвел? нет, не это… вот оно! Ну конечно. Старый ее знакомый, бывший недруг и заведующий отделением китежской психбольницы Григорий Семенович, все еще сохраняющий сходство с артистом Фарадой, стоял здесь ни с того ни с сего в больничной пижаме и смотрел в окно; она просто увидела его со спины, вот почему флюктуация была распознана ею не сразу.
Она тотчас, как мышка, шмыгнула назад в коридор — неизвестно почему; это было ее обычной, машинальной реакцией на странное обстоятельство. Почему он в пижаме? Она никогда не видела его в пижаме. Да ведь он пациент, догадалась она; всю жизнь лечил других, а сейчас вот и сам оказался в больнице. Ей захотелось подойти к нему. Она выглянула из-за угла и посмотрела.
Григорий Семенович уже был не один. Пожилая дама стояла теперь рядом с ним, интеллигентного вида и такого же, как и он, небольшого росточка, и они, кажется, обменивались нежными приветствиями. Жена, догадалась Марина. Пришла проведать Григория Семеновича. Ага, значит, ее-то он и ждал возле окна; просмотрел, значит. Конечно. Вид у Григория Семеновича был слегка сконфуженный — как же так, проглядел.
Марина вернулась в кабинет и ознакомилась с документами пациентов, поступивших после ее предыдущего дежурства. Вот он. Что ж… бывает и хуже… Ей стало интересно, что у него за жена. Она открыла последний сохраненный ею файл и так же машинально, как отмечала флюктуацию и пряталась в коридор, набрала фамилию нового пациента — и машина тут же послушно выдала ей полный набор информации.
Тут до нее дошло, что файл, который она открыла, был оптимизированным списком потенциальных господ, а вовсе не входом в общую базу данных, как подразумевалось ее машинальным действием. Григорий Семенович гордо занимал в этом оптимизированном списке общее двадцатое место. Иначе говоря, он был потенциальный Господин, да еще какой!.. — по совокупности признаков… Как же так, удивилась она, он не мог бы пройти по состоянию здоровья… с учетом вчерашней госпитализации, продолжила она свою мысль, а база-то формировалась неделю назад; естественно, данных о госпитализации в ней еще не было. Хотела трудностей? — спросил ее внутренний голос. Вот тебе и трудность. Возьми-ка и плюнь на госпитализацию. Возьми и вытащи его из больницы. Двадцатый по списку, среди многих тысяч других… В этом совпадении было что-то мистическое.
Я бы взяла, ответила она голосу, но ведь это знакомый. Даже более того — знающий обо мне так много… помнящий Отца… Ну и что, сказал голос. Каких знакомых ты исключала? Тех, что когда-то прошел твои испытания. Кого ты имела в укромных уголках. А этого разве имела? А что знает тебя — по большому счету, это и лучше; значит, уже не придется слишком много всего объяснять… Помнит Отца? И что? Не рассказывай про Отца…
Какая я сегодня плохая, подумала она, ведь это же ясно, почему его рейтинг так высок — достаточно посмотреть на год рождения супруги… Небось, давно уже вместе не спят… то есть спят, но не трахаются… Да она даже если что-то и заподозрит, молчать будет в тряпочку — лишь бы любимому Гришеньке, или кто он там, было хорошо…
Познакомлюсь-ка я с ней. Посмотрим. Раз уж мы с ним в самом деле знакомы, лучше, если трогательная сцена произойдет прямо в ее присутствии. Почему не сейчас? Именно сейчас; позже будет странно — по идее, ей уже и сейчас полагалось бы знать об его поступлении. Вперед! Давно не импровизировала… Она вышла из кабинета и весело двинулась по коридору.
Все, кажется, вышло хорошо. Взаимное удивление… радость встречи… обзор новостей… анализ случая… Да, начало хорошее. Она даже осмелилась лично проводить Григория Семеновича в палату — ей было интересно, как на это отреагирует его жена; и ей казалось, что реакция была именно такой, какую она бы хотела.
Сердце ее билось радостно, как всегда в преддверии приключений. Она возвращалась в кабинет, собираясь более внимательно посмотреть, каковы сегодняшние дела Григория Семеновича. Не те дела, о которых ей рассказали Григорий Семенович и его жена, а те, что на самом деле.
— Мариночка, — услышала она негромкий голос.
Голос раздавался сзади и принадлежал Анне Сергеевне, кандидатке в Госпожи. Сердце Мариночки екнуло и забилось еще радостней, чем до того. Есть! Клюнула! даже раньше ожидаемого! Она обернулась.
— Извините, пожалуйста, за беспокойство…
— Что вы, Анна Сергеевна… Вы что-то забыли сказать?
— Я просто не хотела говорить при Нем.
Она произнесла это слово с большой буквы, и Марина почувствовала легкий укол ревности. Она еще не успела принять решение, а Анна Сергеевна пользовалась Ее — Царевны — привилегией легко и свободно. Хотя почему это только Ее привилегия? Если Анна Сергеевна — Госпожа, то, значит, и ее — Госпожи — привилегия тоже… Мелькнула и сгинула еще одна мысль, странная, как все сегодня — может, у них свое Царство?.. Абсурд. По возрасту в дочери не годится. Значит, сестра? Да что с ней сегодня творится… точно сумасшедший день… но все это что-то да значит…
— Видите ли…
Анна Сергеевна выглядела смущенной.
— Я слушаю, продолжайте, — улыбнулась Марина так, как она хорошо умела улыбаться со времен своего первого проникновения в психдом. Эта улыбка специально была предназначена для пожилых дам; она делала их сердца мягче воска.
— Как вы знаете, — сказала Анна Сергеевна, — Гриня, то есть Григорий Семенович — врач; Он всю жизнь в медицине. Конечно, это не могло не отразиться на профессиональном составе наших друзей; вполне естественно, что при этой госпитализации не обошлось без их совета, содействия и даже опеки. Казалось бы, это очень хорошо — знать, что к Нему отнесутся внимательно и, может быть, неформально; но, к сожалению, это имеет и негативную обратную сторону.
Она опасливо огляделась вокруг.
— Я могу быть с вами вполне откровенной?
— Ну конечно же, Анна Сергеевна, — тепло сказала Марина. — Как вы уже поняли, я была в дружеских отношениях с вашим мужем; больше того, в один трудный для меня момент он оказал мне услугу, и если бы я сейчас что-нибудь могла для вас сделать, это было бы чрезвычайно приятно для меня.
— Очень хорошо, — сказала Анна Сергеевна. — Дело в том, что и главврач больницы, и Гринин лечащий врач — он же заведующий отделением — наши хорошие друзья. Вместе с тем, они отличные специалисты; я вполне уверена, что они сделают для Грини все, что только возможно, и даже более того. Но я совсем не уверена, что если… если там что-нибудь серьезное… то есть, если…
Она достала из сумочки платочек и мяла его в руках, не решаясь начать вытирать глаза при Марине.
— Кажется, я понимаю, — сказала Марина. — Вы опасаетесь, что из ложно понимаемого сочувствия… или, скажем так, стремясь оградить лично вас от возможных плохих известий… от возможных невзгод…
Анна Сергеевна схватила Марину за руки.
— Да, да!.. Вы правильно уловили мою мысль, дорогая; теперь я почти уверена, что обратилась по адресу: вы нашли такие точные слова… Я хочу быть в курсе. Даже если известия будут самыми неблагоприятными… Мне нужен кто-то, кто не стал бы меня обманывать. Я подумала — вдруг вы согласитесь?
— Я соглашусь, — медленно сказала Марина.
Лицо Анны Сергеевны просияло.
— Значит, я могу на вас рассчитывать?
Марина кивнула головой.
