Испанский сон

что-нибудь еще и с нашей стороны… и поставил условием встречу.

— И девочку Анжелику, — добавил Вальд.

— Ну, заодно и это. В виде премии.

— Девочка Эскуратову небось в копеечку встала…

— Небось. Интересно, сам попользовался?

— А тебе понравилась девочка.

— Отнюдь. Мне сейчас… — Филипп поискал слова и не нашел, — во всяком случае, не до таких.

— Таких дорогих?

Филипп хихикнул.

— Я думаю, если из-за нас приглашают таких дорогих, уже по одному этому мы чего-то достигли.

— Да уж.

Помолчали.

— Но выходит, — сощурился Вальд, — мы еще не выиграли? Если этот тип еще только будет улаживать…

— Я именно это тебе и сказал. Ты говоришь, получили подряд, а я говорю, еще не получили.

— Ну, я думал, ты имеешь в виду Эскуратова.

— А я его и имею в виду.

— То есть, что он съедет с темы, если у кожаного не выгорит?

— Да мы же оба знаем, что у кожаного выгорит, — сказал Филипп с тоской. — Мы не знаем, как это у них получается, но у таких всегда выгорает. Если они берутся, они делают. Они ошибаются, как саперы — один раз.

Он помолчал и добавил:

— В принципе нам плевать, выгорит у него или нет. Эскуратову удалось замутить, то есть если возникнут трудности, ему найдется на кого перевести стрелки. А нам тоже — всегда ведь можно сказать, что не взялись бы, если бы нам не пообещали спокойствие…

— Твоя беда в том, что у тебя слишком много воображения, — строго сказал Вальд. — Твоя реконструкция — так это называется, да? — может, и походит на правду, но вот сейчас ты смолол полную чушь. Кто тебе пообещал спокойствие? Ты даже не знаешь, как зовут этого кожаного. И никакой Эскуратов не подтвердит этого разговора.

Филипп потер лоб жестом усталого следователя.

— Ты прав.

— Конечно, я прав. Я зря, что ли, не хотел пускать тебя одного?

— Вальд… может, бросить к черту, пока не…

— Не надо бросать.

— Чем-то родным запахло…

— Не надо бросать, — упрямо повторил Вальд. — Я взял с собой… Ты слышишь?

Он оборвал незаконченную фразу и поднял палец вверх. В воздухе разлился нежный звук колокольчика.

— По-моему, наш самолет.

— Ага. Точно наш.

— Ты что-то хотел сказать?

— Пошли.

Они поднялись.

Было пора в город Святого Франциска.

* * *

— Филипп Эдуардович, — доложила Женечка по спикерфону, — к вам на прием рвется сеньор Гонсалес.

— Не препятствуй сеньору, — распорядился Филипп.

Дверь открылась, и на пороге возник Гонсалес — запыхавшийся, растрепанный, со сбитым набок желтеньким галстуком. Увидев Филиппа, он разинул рот и низко поклонился.

— Hola, Алонсо, — сказал Филипп.

— Hola, сеньор главный инженер.

— ?

Que tal?

— Спасибо, — сказал Гонсалес, — все бы хорошо, но…

Он замялся.

— Смелее, — разрешил Филипп.

— Пусть сеньор прикажет подать кофе, — попросил Гонсалес. — За напитком я буду чувствовать себя более раскованно и непринужденно.

— Женя, кофе, — скомандовал Филипп.

Появился кофе.

— А не позволит ли сеньор закурить? — вкрадчиво спросил Гонсалес. — Ввиду исключительности случая?

— А что ты куришь? — полюбопытствовал Филипп.

— Я верен «Беломору».

— Хм. Дай тогда тоже одну.

— Извольте.

Гонсалес закурил папиросу, взял в руки кофейную чашку, развалился в кресле, положив ногу на ногу — в общем, расположился настолько непринужденно, насколько позволяли обстоятельства.

— Теперь, если сеньор разрешит, я перейду к сути дела. Как стало известно — слухами земля полнится — «ВИП-Системы» удачно провели переговоры с Эскуратовым и компанией… вследствие чего, по всей видимости, следует ожидать контракта.

Филипп промолчал. Гонсалес сделал небольшую паузу, видимо, ожидая реплики Филиппа, но не дождался и несколько обеспокоенно продолжал:

— Как хорошо знает сеньор, любой контракт содержит по меньшей мере техническое задание. Более того, благодаря настойчивости сеньора технические задания у нас в эмпресе готовятся до заключения контрактов, а не наоборот.

Филипп опять промолчал.

— Сеньор также знает, — сказал Гонсалес еще более обеспокоенно и едва не опрокинул кофе, — что наработка возглавляемого мной отдела, за которую я лично получил нагоняй, уже является базовой моделью упомянутого технического задания. Болванкой, так сказать.

— Да, — сказал Филипп, опасаясь, что если он будет продолжать молчать, Гонсалес опрокинет-таки кофе и заляпает ковровое покрытие.

— А коли так, — сказал Гонсалес, слегка успокоившись, — что ж тогда я не получаю официального приказа о доработке наработки?

Филипп затушил надоевшую горькую папиросу.

— Вероятно, — сказал он задумчиво, — ты правильно ставишь вопрос.

— Я рад этому, — признался Гонсалес. — Честно говоря, до захода в ваш кабинет меня обуревали сомнения. Я вполне мог ожидать, что сеньор скажет, например: «Гонсалес, поперед батьки в пекло не лезь» — или еще что-нибудь, даже более обидное.

На Филиппа нахлынула обычная мысль о ползучей бюрократизации офисины. Пожалуй, нужно сдерживать эту тенденцию, подумал он. Пусть развивается хотя бы волнообразно… судя по синдрому Гонсалеса, необходима волна либерализации.

— Сеньор мог бы гневно затопать ногами, — развивал тем временем Гонсалес свою мысль в унисон с мыслью Филиппа, — а то и выгнать меня в шею… или даже накричать… Да-с, такие-то у нас порядочки. Ведь я неспроста попросил кофе и тем более разрешения курить. Тем самым я как бы испытывал настрой сеньора… пытался определить, что мне может грозить в данном случае…

— Алонсо, — мягко попросил Филипп, — прекрати пороть эту чушь; у меня от нее уши вянут. Как