Затем весь безумный калейдоскоп событий прошлого лета сверкнул своими остро сколотыми гранями перед моим мысленным взором и, повернувшись, сложился в целостный, стройный, понятный узор. Я распахнул дверь машины, не думая о проносившихся совсем рядом ревущих чудовищах.
Автомобиль бодро квакнул на прощание электронным замком. Слева — высокий обрыв. Справа склон горы полого уходил вверх, невдалеке по нему среди колючих кустарников вилась каменистая тропинка. Я быстро направился к началу этой тропы и размеренно зашагал по ней вверх, не задумываясь о том, зачем иду и куда она ведет.
Странное и жуткое исчезновение жены, загадочные обстоятельства ее поисков — все те события, которые и сейчас отзывались в душе горячими волнами боли, — я никогда прежде не связывал мысленно с одним происшествием, которое на фоне развернувшейся затем драмы казалось незначительным. В день, когда появилась та самая публикация в «Звездной жизни» и когда ушла из дома, чтобы пропасть навсегда, моя вторая жена, — в тот день я едва не задавил на улице почтенную старушку. У меня очень хорошая зрительная память. В скрупулезном — вплоть до родинки над губой! — описании старой леди, составленном Филиппом, я узнал свою старушку. Ее рисованный портрет только подтвердил мою догадку.
Недалеко от того места, где я едва не совершил страшного злодеяния, я нашел смешной брелок, который в шутку назвал «неразменным фунтом». Потом забавная вещица исчезла вместе с женой. И я забыл о ней, как забыл обо всем, что напоминало мне о моей беде. Я не вспомнил об этом эпизоде, даже когда прицельно занялся изучением так называемой проблемы «неразменной купюры».
Теперь все три сюжета — старуха, пропажа жены, «неразменная купюра» — прочно связались в моем сознании в единое целое. Теперь мне казалось абсолютно очевидным, что старуха, узнав о моих семейных делах из журнала, добыла побольше информации обо мне и зачем-то стала вредить нам с женой через посредство вещи, обладающей загадочными и сильными свойствами.
Так я непринужденно принял как само собой разумеющееся веру в то, что «неразменная купюра» существует на самом деле и обладает необъяснимой, возможно, мистической силой.
Тропка под ногами становилась все более крутой и сыпучей. Я не прошел еще и половины пути к вершине. Но мои стройные размышления уже обрели законченный вид, и лихорадочное возбуждение, гнавшее меня пешком по каменистому склону, улетучилось. Я развернулся и стал медленно спускаться вниз, к оставленной на обочине машине. Однако вскоре ноги стали подкашиваться. Я сел на теплые, нагретые солнцем камни.
Передо мной простиралась морская гладь. Отсюда, с довольно большой высоты, казалось, что море не покоится полого в своей чаше, а стоит вертикальной стеной, перекрывая горизонт. Солнце, уже заметно клонившееся к западу, слепило глаза, а я, мерно раскачиваясь, смотрел прямо на его белый диск. Резервные силы нервной системы подошли к концу, наступило запредельное торможение.
Не то чтобы я рассуждал тогда о собственном состоянии, но понимал его именно в подобных терминах. Я не задумывался в тот момент, откуда они берутся в моей голове.
Заторможенное сознание постепенно оживало. Первая мысль, которую оно сумело породить, была проста: «Я еду за „неразменной купюрой“». Вторая — посложнее: «Я еду к женщине, у которой находится „неразменная купюра“». Третья сверкнула как молния: «Найду купюру — найду жену!» Логики не хватало, но я вскочил на ноги и почти бегом ринулся вниз. Четвертая мысль подхлестывала, словно хлыстом: «Надо спешить. Сегодня истекает ровно год».
Дальше я еще неизвестно сколько времени, не останавливаясь и почти не отвлекаясь на размышления, на предельно возможных скоростях гнал машину по трассе. Нет, один раз остановился, чтобы переодеться: вечерело, погода менялась, повеяло долгожданной прохладой. Я больше не включал магнитолу: мозг просил тишины и не нуждался теперь в искусственном взбадривании. Все мысли улетучились, остались только горы, море, серая лента асфальта и ветер из открытого окна, треплющий волосы, прижимающий к телу тенниску. И скорость. Вперед! Быстрее, быстрее!
Я остановился в районе Геленджика на обзорной площадке. Не то чтобы заранее собирался отдохнуть, размять ноги. Не то чтобы я прельстился красотой открывшегося морского пейзажа — я налюбовался ими за день предостаточно, а сейчас почти не глядел по сторонам.
Просто, когда я увидел площадку, уставленную несколькими машинами, по балюстраде которой люди прогуливались с фотоаппаратами, позировали, стояли, опершись о парапет и задумчиво глядя вдаль, я внезапно решил остановиться. Я запер автомобиль и направился к высокому парапету.
Удивительно резко меняется в южных широтах погода. В Англии она тоже не отличается постоянством: по двадцать раз на дню солнце может закрыться облаками, дождь то моросит, то улетучивается вместе с остатками хмари. Но это — совсем не то же самое, что происходит здесь.
Только что, всего какой-нибудь час назад, солнце сияло с безоблачного неба и, несмотря на то, что оно уже катилось вниз, палило невыносимо. Теперь из-за гор шли плотным, сомкнутым строем иссиня- черные тучи. Они двигались быстро и низко, задевая своими кисейными подолами верхушки не таких уж высоких в этих местах гор. Сероватая сырая дымка вязла в древесных кронах, останавливала свой бег и медленно стекала вниз, в ущелья.
Передовые отряды туч уже подбирались к солнечному диску, но запад был еще чист и ослепительно светел. Солнце золотило тучи, и они пламенели над морским простором. Море волновалось. В воде, как на огромной палитре, перемешались все краски: лазурь, индиго, оранжевый, розовый, золотой.
Резкие порывы холодного ветра прохватывали до костей.
Быть может, мне почудилось: в самой густой синеве туч, далеко над горами, сверкнула белая зарница…
Самое интересное, что в тот момент, когда я мерил шагами обзорную площадку, я мысленно описывал все происходившее вокруг именно таким высокопарным текстом! Мысленно ведя репортаж с места событий, я успокаивал себя, старался смотреть на ситуацию со стороны. Вместе с тем я обращался в тот момент к единственному на свете человеку, которому мне хотелось все-все рассказать.
Не знаю, можно ли утверждать, что я не помнил ее имени, ее голоса, ее лица. Я не думал об этом, все время проскакивал, обходил в своем сознании эту тему. Но я так ясно чувствовал атмосферу понимания, доверия, дружбы, которые прежде существовали между нами.
— Красота, правда? — довольно тихо и дружелюбно произнес мужской голос рядом со мной.
Я не предполагал, что человек обращается ко мне. Просто непроизвольно оглянулся. Мужчина лет пятидесяти доброжелательно улыбался, глядя на меня. Я тоже улыбнулся:
— Правда. Фантастический вид.
Я внезапно почувствовал, как устал — и от целого дня дороги, и от эмоционального напряжения последних часов. Мне очень захотелось минут пять поговорить с незнакомым человеком. Я спросил:
— Вы путешествуете?
— Да! Мы из Москвы. — Собеседник тоже обрадовался возможности пообщаться. — Жену и дочку везу, — пояснил он с нескрываемой гордостью. — Первый раз рискнули поехать на машине. Раньше все поездом или за границу. Мне товарищ подсказал: на автомобиле дешевле выходит, и ты сам себе хозяин, куда захочешь — туда поедешь. А вы? Тоже путешествуете? С семьей или один?
Я не сразу решил, что ответить.
— Да нет. Я… по делу скорее. По личному. Еду один.
— Так присоединяйтесь к нам! Поедем дальше в две машины. Так веселее и надежнее.
Если бы я увлекался мистикой, то подумал бы, что встретил астрального двойника Георгия. До чего ж у них обоих была сходная манера разговаривать с людьми: и сам стиль речи, и отношение к чужому — как будто сто лет знакомы, — и постоянная готовность втянуть человека в сферу активности своей притягательной личности. У меня отец был таким, и я с огромной теплотой отношусь к людям их типа. В Англии их мало, в России… тоже не много. Этот мужчина даже внешне напомнил мне отца: высокий, мне вровень, плотный, узкий овал лица, правильные черты и глаза, в которых живет смешинка.
— А вы в какую сторону направляетесь?
— Вообще-то говоря, недалеко. В Архипо-Осиповку: наши друзья там отдыхали, дали адресок, где жилье снять. Говорят, прекраснейшее место!
