Штабс-капитан купил «Вечернюю Россию» с огромной траурной каймой, дама – «Русское вече», но приступить к чтению не успели.
Дверь внезапно открылась, и въехал огромный, не поместившийся в проем букет роз, сразу наполнивший купе маслянистым благоуханием.
Над бутонами торчала красивая мужская голова с холеной эспаньолкой и подкрученными усами. Радужно сверкнула бриллиантовая заколка на галстуке.
– Этто еще кто такой?! – воззрился на Рыбникова вошедший, и черные брови грозно поползли вверх, однако в ту же секунду, приглядевшись к неказистой внешности штабс-капитана, красавец совершенно на его счет успокоился и более вниманием не удостаивал.
– Лика! – воскликнул он, падая на колени и бросая букет под ноги даме. – Я люблю всею душою одну лишь тебя! Прости, умоляю! Ты же знаешь мой темперамент! Я увлекающийся человек, я артист!
Оно и видно было, что артист. Обладателя эспаньолки нисколько не смущала публика – а кроме выглядывавшего из-за «Вечерней России» штабс-капитана за интересной сценой наблюдали еще и зрители из коридора, привлеченные умопомрачительным ароматом роз и звучными ламентациями.
Не стушевалась публики и прелестная дама.
– Всё кончено, Астралов! – гневно объявила она, откинув вуаль и сверкнув глазами. – И чтоб в Москве появляться не смел! – От умоляюще простертых дланей отмахнулась. – Нет-нет, и слушать не желаю!
Тогда кающийся повел себя странно: не вставая с колен, сложил руки на груди и глубоким, волшебнейшим тенором запел:
–
Дама побледнела, заткнула ладонями уши, но божественный голос наполнил собою купе, да что купе – заслушавшись, притих весь вагон.
Обворожительную мелодию Доницетти прервал третий звонок, особенно длинный и заливистый.
В дверь заглянул кондуктор:
– Господ провожающих прошу немедленно выйти, отправляемся. Сударь, пора! – коснулся он локтя чудесного певца.
Тот кинулся к Рыбникову:
– Уступите билет! Даю сто рублей! Тут драма разбитого сердца! Пятьсот!
– Не смейте уступать ему билет! – закричала дама.
– Не могу-с, – твердо ответил штабс-капитан артисту. – Рад бы, но безотлагательная казенная надобность.
Кондуктор утянул обливающегося слезами Астралова в коридор.
Поезд тронулся. С перрона донесся отчаянный крик:
– Ликуша! Я руки на себя наложу! Прости!
– Никогда! – выкрикнула раскрасневшаяся пассажирка и вышвырнула великолепный букет в окно, засыпав весь столик алыми лепестками.
Обессиленно упала на бархатное сиденье, закрыла лицо пальчиками и разрыдалась.
– Вы благородный человек, – сказала она, всхлипывая. – Отказались от денег! Я так вам признательна! Выпрыгнула бы в окошко, честное слово!
Рыбников пробурчал:
– Пятьсот рублей деньги большущие. Я в треть столько не получаю, даже со столовыми и разъездными. Но служба. Начальство опозданий не прощает…
– Пятьсот рублей давал, фигляр! – не слушала его дама. – Перед публикой красовался! А в жизни – мелочный человек,
Заинтересовавшись логическим противоречием, содержавшимся в этой реплике, Василий Александрович спросил:
– Виноват-с, недопонял. Так он экономен или живет не по средствам?
– Средства у него огромные, да только он по ним не живет! – объяснила спутница, уже не плача, а озабоченно разглядывая в зеркальце слегка покрасневший носик. Мазнула пуховкой, поправила золотистую прядку у лба. – В прошлом году получил почти сто тысяч, а прожили едва половину. Всё «на черный день» откладывает!
Тут она окончательно успокоилась, перевела взгляд на соседа и церемонно представилась:
– Гликерия Романовна Лидина.
Назвался и штабс-капитан.
– Очень приятно, – улыбнулась ему дама. – Я должна объяснить, раз уж вы оказались свидетелем этой безобразной сцены. Жорж обожает устраивать спектакли, особенно при зрителях!
– Он что, вправду артист?
Гликерия Романовна недоверчиво похлопала чуть не дюймовыми ресницами:
– Как? Вы не знаете Астралова? Тенор Астралов-Лидин. Его имя на всех афишах!
– Не до театров, – равнодушно пожал плечами Рыбников. – Некогда, знаете, по операм расхаживать. И средства не позволяют. Жалованье мизерное, пособие по ранению задерживают, а жизнь в Петербурге кусается. Извозчики по семидесяти копеек за пустяковую поездку дерут…
Лидина не слушала, да больше на него и не смотрела.
– Мы два года женаты! – сказала она, словно обращаясь не к своему прозаическому соседу, а к более достойной, сочувственно внимающей аудитории. – Ах, как я была влюблена! Теперь-то я понимаю, что не в него, а в голос. Какой у него голос! Стоит ему запеть, и я таю, он может вить из меня веревки. И ведь знает это, негодяй! Видели, как он давеча запел, подлый манипулятор? Хорошо звонок помешал, а то у меня уже головокружение началось!
– Красивый господин, – позевывая признал штабс-капитан. – Должно быть, насчет клубнички не дурак. Из-за того и драма?
– Мне и раньше рассказывали! – сверкнула глазами Гликерия Романовна. – В театральном мире доброжелателей хватает. Но я не верила. А тут собственными глазами! И где! В моей гостиной! И с кем? Со старой кокоткой Котурновой! Ноги моей больше не будет в этой оскверненной квартире! И в Петербурге тоже!
– Стало быть, в Москву перебираетесь, – резюмировал штабс-капитан. По тону было ясно, что ему не терпится закончить пустой разговор и уткнуться в газету.
– Да, у нас в Москве тоже квартира, на Остоженке. Жорж иногда берет на зиму ангажемент в Большом.
Здесь Рыбников спрятался-таки за «Вечернюю Россию», и дама была вынуждена умолкнуть. Нервно развернула «Русское Вече», пробежала глазами статью на первой странице, отшвырнула, пробормотав:
– Боже, какая пошлость! Раздетая, на дороге – ужасно! Неужто совсем-совсем раздетая? Кто же эта «графиня Эн»? Вика Олсуфьева? Нелли Воронцова? Ах, неважно!
За окном тянулись дачи, рощицы, унылые огороды. Штабс-капитан увлеченно шелестел газетой.
Лидина вздохнула раз, другой. Молчание было ей в тягость.
– Что это вы читаете с таким интересом? – не выдержала она наконец.
– Да вот, списки офицеров, погибших за царя и отечество в морской баталии близ острова Цусима. Получено через европейские телеграфные агентства, из японских источников. Так сказать, скрижали скорби. Обещают продолжение в последующих номерах. Смотрю, нет ли кого из боевых товарищей. – И Василий Александрович с выражением, вкусно стал читать вслух. – «На броненосце „Князь Кутузов-
